Джоди Хедланд - Свет твоих глаз
А как ей справиться с болью в этот раз? Он снова уйдет…
Она чуть сдвинулась на ветке, чтобы не касаться его.
– Прости, Пьер. Мне не стоило… нам не стоило…
Он снял шляпу, запустил пальцы в волосы, резко, рвано выдохнул.
Анжелика отчаянно пыталась придумать, что такого сказать, чем можно разрядить напряжение между ними.
– Я должна хранить верность Жану.
Пьер нахлобучил шляпу.
– Ты права. О Жане я не думал.
Некоторое время они сидели молча, и только ветер шелестел кедровыми иглами, стучали высохшие шишки, оставшиеся на дереве с прошлого года, и все усиливался запах смолы. Сквозь ветки можно было увидеть раскинувшиеся почти до северного берега поля.
– Ты скоро уезжаешь. – Анжелике не хотелось, чтобы Пьер на нее злился. – Когда же война закончится, Жан вернется домой и я стану его женой.
Плечи Пьера поникли.
Да, он совершенно ясно дал понять, что считает Жана неподходящим для нее мужем. Но вдруг у его возражений были и другие причины? Анжелика боролась с мыслями о том, что Пьер ее ревновал. Мог ли этот поцелуй означать, что Пьер сам хочет на ней жениться? Или он просто очаровывал ее, как делал с большинством знакомых ему женщин? В конце концов, она видела, как он смотрел на Лавинию. И, останься он с Лавинией наедине в тени кедрового дерева, то, возможно, поцеловал бы и ее.
Анжелика подавила дрожь. Нельзя было позволять себе ложных надежд. Ведь это же Пьер. А Пьер всегда был… эгоистом. Разве нет?
Она выбрала самую крупную и сочную ягоду из тех, что он для нее собрал, и протянула Пьеру, надеясь, что он примет подобное предложение помириться. Он помедлил, затем, когда она кивнула, оторвал зеленую верхушку и бросил ягоду в рот.
Пальцы Анжелики застыли над ягодами на ее коленях. Она ждала, что Пьер что-то скажет. Что угодно. Она не хотела, чтобы он уезжал с острова, злясь на нее.
– Тогда, полагаю, ты целовала Жана? – его голос был тихим, почти веселым.
Она облегченно вздохнула, радуясь, что к нему возвращалось хорошее настроение.
– Мы однажды поцеловались.
– Всего однажды?
– Да, один раз.
– Да что с ним не так? – рассмеялся Пьер.
– Он просто хороший.
– И скучный.
– Пьер! – Анжелика сама слышала, что возмущению не хватает искренности.
– Будь я на его месте, я ни за что бы не удовлетворился одним поцелуем.
– Тогда хорошо, что ты не он, потому что большего ты от меня не добьешься.
Пьер улыбнулся:
– И когда он тебя поцеловал?
Она знала, что должна возмутиться, потому что у Пьера не было никакого права расспрашивать о них с Жаном. И все же ей отчего-то хотелось ответить правду.
– Он поцеловал меня в тот день, когда англичане заставили его покинуть остров.
– На прощание?
Она кивнула. Это произошло на заполненном людьми берегу, вокруг толкались другие островитяне. Жан со слезами обнял и поцеловал Мириам, а потом повернулся к ней. Обнял одной рукой, неуклюже поглаживая по спине, а потом быстро поцеловал. Все закончилось, не успев начаться, она даже почти не ощутила прикосновения его губ.
А потом он сел в лодку, которая должна была отвезти его к кораблям у выхода из бухты. Анжелике на память осталась лишь его нежная улыбка, которую она пыталась хранить в сердце.
– Поцелуи на прощание не считаются настоящими поцелуями, – сказал Пьер.
– Совершенно точно считаются. – Тот поцелуй был абсолютно не похож на поцелуй Пьера. Ни в чем. В животе что-то сжималось при мысли о том, как губы Пьера приникают к ее губам, и мягкость, нежность сменяются властностью и настойчивостью.
Она быстро сунула в рот землянику, пытаясь избавиться от ощущений, которые до сих пор хранили губы. Пусть Жан не умел целоваться так же, как Пьер, но принижать и преуменьшать привязанность Жана она не будет.
Пьер все еще улыбался, но, когда он вопросительно приподнял брови, Анжелика заметила в его глазах скрытую под веселостью внимательность.
– Любой поцелуй короче пятнадцати секунд поцелуем не считается. – Пьер бросил в рот еще одну ягоду.
– Пятнадцати секунд? – Она коротко рассмеялась. – Ты у нас стал специалистом по поцелуям?
Пьер пожал плечами:
– Ты целовалась с нами обоими. Кто лучше?
Она не сумела удержаться и посмотрела на него, на его губы, которые несколько минут назад заставили ее парить от удовольствия.
Его улыбка стала самодовольной, словно он услышал ее ответ, хотя Анжелика не сказала ни слова.
Она шутливо толкнула его в бок.
– Ну перестань, Пьер. Ты ведешь себя как самовлюбленный павлин.
Он снова рассмеялся, а она ощутила тепло этого вечера и вспомнила, как она благодарна за каждую проведенную с ним минуту.
– Если захочешь попрактиковаться, – сказал он, – я в твоем распоряжении.
Она снова его толкнула.
– А что? – невинно поинтересовался Пьер. – Очевидно же, что Жану надо научиться тебя целовать. Я могу дать пару уроков, а ты потом научишь его.
С кем-то другим она не осмелилась бы обсуждать настолько деликатную тему, как поцелуи. Но с Пьером Анжелика всегда была откровенна.
– Знаешь, я уверена, что в нормальной ситуации Жан справится сам.
Пьер фыркнул:
– И мало чем будет отличаться от жующей жвачку коровы.
Она мысленно представила стоящих рядом Жана и Пьера.
На фоне эффектного красавца Пьера Жан действительно казался простым и скучным. Он был приземленным, спокойным, любил размеренную жизнь и никогда не мечтал о том, что за горизонтом может ждать нечто лучшее, нечто большее.
– Жан не такой замечательный, как ты, Пьер, – сказала она наконец. – Но он хороший. И он меня любит.
Улыбка Пьера поблекла, лицо стало серьезным.
Несколько мгновений она, затаив дыхание, ждала, что Пьер скажет: он тоже любит ее. И пообещает всегда быть рядом. Но они оба знали правду. Пьер не мог обещать того, чего не мог выполнить.
Глава 12
Пьер снова взмахнул топором. Мышцы болели, пальцы и ладони жгло, как огнем, от мозолей, натертых и лопнувших много часов назад.
Бревно разлетелось со стуком, который заставил его очнуться. Пьер нагнулся, поднял расколотые дрова и бросил их на огромную кучу тех, что уже нарубил.
– Сынок, отдохни, – раздался из дома голос Мириам. – Пожалуйста.
Пьер вытер пот, заливавший ему глаза. Рубашка промокла насквозь и липла, словно вторая кожа. И окружающий воздух был влажным настолько, что казался липким и мешал дышать.
Небо приобрело цвет штормового озера. Вот бы пошел дождь и избавил их от этой изнурительной жары. Пьер поглядел на запад, в направлении своего секретного озерца, и пожалел, что не может бросить все и сбежать купаться. Отправься он со своей бригадой, можно было бы нырнуть в прохладную реку или хотя бы облиться водой. Его окружала бы чистая речная вода, остужал прохладный лесной ветер.
– Пьер, ты слишком много на себя взваливаешь, – сказала матушка. – Мне кажется, на сегодня хватит.
– Я почти закончил! – крикнул он в ответ. Девять часов вечера, июнь – он наверняка мог поработать еще час, прежде чем окончательно стемнеет. Пьер посмотрел на груду бревен, ждущих его топора. Он не закончит, пока не расколет последнюю чурку из тех, что вчера нарубил. А затем нужно будет уложить их у дома или в амбаре. И все же он сомневался, что матушке хватит дров на долгую зиму.
Проблема с фермой была в том, что работа на ней никогда не заканчивалась.
Стоило закончить что-то одно, как десять новых дел требовали его внимания – в отличие от торговли, в которой дневные достижения считались по взмахам весел вояжеров.
Они проплывали тридцать миль в день, пятьдесят пять ударов весла в минуту, четырнадцать часов в день.
И даже во время переходов было ясно, как измерить свой прогресс.
С девяностофунтовыми скрутками меха на спинах и головах вояжеры могли проходить по половине мили за десять минут.
Но ферма… Он разочарованно покачал головой, думая об оставшейся работе.
Три недели, которые он собирался здесь провести, уже закончились, а он все еще был на острове – так и не сумев найти помощника, который бы работал у матушки. Ему рекомендовали нескольких людей, но дальше дело не пошло. Никто не хотел наниматься, учитывая непредсказуемость идущей ныне войны и нависшую над островом угрозу атаки американцев.
Как Пьер ни старался, он не мог просто уйти.
Он знал, что будет чувствовать себя виноватым, что не сможет доплыть до Монреаля и привычно радоваться жизни со своей бригадой, зная, что оставил Мириам такой же беспомощной, какой ее обнаружил.
Ну почему именно сейчас, после стольких лет вольной и беззаботной жизни, в нем внезапно проснулась совесть?
Он взглянул на тяжелые серые тучи над головой. Он знал, что действительно происходит. С тех самых пор, как он раскаялся и доверил себя Господу, пальцы Святого Духа сомкнулись на его сердце, и он больше не мог игнорировать это давление, побуждавшее выбрать правильный путь.
