Элизабет Чедвик - Зимняя корона
Всем было известно, что Генриха нет в замке. На этот день намечалась королевская охота, но оказалось слишком жарко, и Алиенора подозревала, что супруг загонял в силки какую-нибудь смазливую дичь в женском обличье. Недавно Алиенора просила Томаса, чтобы в ее комнату принесли побольше ламп, но такие обыденные поручения всегда выполнялись слугами и личного присутствия канцлера не требовали.
– Госпожа, я здесь по очень щепетильному вопросу, который касается внешней политики и будущего королевства. – Бекет вынул из-за манжеты и протянул ей письмо: оно было открыто, но печать короля Франции все еще раскачивалась на шнурке.
– Что это такое?
Томас сцепил тонкие длинные пальцы:
– Госпожа, мы решили, что настал момент посвятить вас в это дело. Мы не поставили вас в известность прежде, потому что не были уверены в благополучном исходе предприятия.
Алиенора прочитала письмо раз, другой, но никак не могла взять в толк, что за нелепый вздор в нем содержится. Будто бы обсуждается предложение о браке между ее старшим сыном и полугодовалой дочерью Людовика Маргаритой. Людовик выражает желание обсудить сие предложение подробно и приглашает Генриха в Париж сговориться о помолвке и разрешить другие дипломатические вопросы.
Алиенору затрясло мелкой дрожью, и, ударив рукой по пергаменту, она воскликнула:
– Кому такое пришло в голову?! – (Мыслимо ли, чтобы дело подобного свойства было устроено без ее участия и зашло так далеко!) – Вы с королем обсуждали это, не посоветовавшись со мной, несмотря на то что речь идет о судьбе моего сына?
– Госпожа, вам нездоровилось в первые месяцы беременности, и было бы неосмотрительно беспокоить вас, тогда как французский король мог и отвергнуть наше предложение, – ровным голосом ответствовал Бекет.
– А вы полагаете, что теперь я нисколько не беспокоюсь? – Она снова ударила по пергаменту. – И легко смирюсь с тем, что вы действовали за моей спиной и поставили перед фактом, когда молчать уже невозможно?
Бекет умиротворяюще развел руками:
– Госпожа, мы сочли это за лучшее. У нас и в мыслях не было обманывать вас.
Глаза королевы сверкнули: она презирала его за этот угодливый тон. Алиенора знала, что это его идея. Канцлер всегда представлял Генриху каверзные планы, как драгоценные камни для ожерелья, и тот с восторгом хватал их и немедленно нанизывал на шнурок.
– Вы, видно, держите меня за слабоумную, милорд канцлер? Вы намеревались меня обмануть.
– Госпожа, уверяю вас, что это не так.
Нужно время, чтобы подумать, собраться с мыслями и понять, что делать. Алиенора сложила пергамент неисписанной стороной наружу.
– Я сообщу о своем решении позже, – произнесла она с королевским достоинством. – Можете идти.
Бекет прочистил горло и очертил носком башмака круг на полу.
– Госпожа, ответ уже отправлен. Я еду в Париж, чтобы начать переговоры, – с бесстрастной учтивостью произнес он. – Остальное вам расскажет король, когда вернется.
У Алиеноры потемнело в глазах. Ее оттеснили; ей намеренно ничего не говорили, потому что знали: она не согласится.
– Убирайтесь! – задыхаясь, процедила королева.
Повернувшись к канцлеру спиной, она подошла к оконной нише и села на скамью, обмахиваясь злополучным пергаментом. Бекет не попросил ее вернуть письмо. Он наверняка сделал копию.
Тот факт, что решение принято без согласования с ней, привел Алиенору в полное замешательство. Она словно отупела и ничего не воспринимала. И обратиться за помощью было не к кому.
Бекет между тем не спешил покинуть покои королевы. Канцлер переговаривался с писцом и собирал всяческие письма, на которые нужно ответить, словно ждал, что она смягчится и позовет его подойти, но она и не думала делать этого – его медоточивые речи вызывали у нее отвращение. Наконец все-таки удалился, бормоча, что скоро вернется, и она с блаженным облегчением закрыла глаза.
После пережитого потрясения Алиенора пала духом и пребывала в полном изнеможении. Она призвала своих дам. Королеве расчесали волосы и принесли лохань тепловатой воды – смыть обиду и отвращение от полученной новости, – помогли надеть свежее платье. Она не отрываясь смотрела на скомканный кусок пергамента. Ей ничего не стоило поднести его к пламени свечи и спалить дотла, но это письмо представляло собой веское доказательство вероломства и пренебрежения мужа.
– Убери это в мой ларец для драгоценностей, – подавив рвотные позывы, сказала Алиенора Изабелле и передала ей письмо.
– Я могу чем-нибудь помочь вам, госпожа? – заботливо осведомилась та.
Было бы легче разрыдаться, но все это не стоило ее слез.
– Нет, с этим я должна справиться сама. – Алиенора видела, как Изабелла аккуратно сложила пергамент и убрала в шкатулку, не запирая ее. Изабелла была надежна, как золото, – она даже украдкой не бросила взгляда на содержимое ларца. И все же Алиенора не могла рассказать ей, что произошло. – Но спасибо, что спросила.
Ароматная вода и смена платья освежили Алиенору и вернули ее в чувство, но она была все еще обескуражена и подавлена. Потягивая из кубка вино, королева расхаживала туда-сюда по комнате, обдумывая стратегию поведения и стараясь совладать с нарастающим горьким чувством: как мог Генрих так жестоко предать ее?
Ее размышления прервало появление короля – дверь широко распахнулась, и он решительным шагом вошел в комнату. Котта его запылилась, нос и щеки покраснели от солнца. Настороженный блеск в глазах свидетельствовал о том, что он уже знает о разговоре Алиеноры и Бекета.
Алиенора отпустила своих дам и подождала, когда последняя из них выйдет и упадет засов. Нарочитая непринужденность и беззаботность, с которой Генрих подошел и налил себе вина, распалила ярость Алиеноры.
– Что за дикая затея – поженить нашего сына и дочь Людовика? – без предисловий приступила она к мужу. – Ты даже не нашел нужным сообщить мне об этом, а предоставил эту честь своему канцлеру! Что за немыслимая трусость! – Она со злостью бросала слова ему в лицо. – Ты предал меня, пренебрег моим доверием. Как ты мог, Генрих, как ты мог?!
Он оторвал указательный палец от кубка в предупреждающем жесте:
– Тебе не следует злиться, это плохо для ребенка. Я молчал ради твоего же блага. Зачем было тебя волновать прежде времени? Лекари говорят, что неблагоразумно женщине, когда она тяжелая, заниматься политикой, иначе чрево ее начнет блуждать и она выкинет.
Алиенора почти захлебнулась гневом:
– Ты говорил, что не используешь меня, но ты всегда именно это и делаешь. Я для тебя всего лишь штрих в генеалогическом древе, а не человек. Свиноматка!
– Вот потому-то я и не посвящал тебя в свой замысел, – удовлетворенно приговорил он. – У тебя просто ум за разум заходит, когда ты носишь дитя.
– И ты хочешь, чтобы я примирилась с тем, что мой сын породнится с этим семейством? Женится на дочери моего бывшего мужа? Боже, Генрих, это не мне отказывает разум, а тебе!
Глаза ее горели исступлением.
– Этот союз – прекрасный способ достичь согласия с Францией. Породнившись с Людовиком, Англия сделается сильнее, проложит дорогу к миру и процветанию. Оставь прошлое позади и смотри в будущее. У Людовика нет возражений против брака наших детей. Ваше бывшее родство его, очевидно, не смущает.
– Кто знает, какой станет эта девочка? Она всего лишь младенец в колыбели.
Генрих бросил на нее язвительный взгляд:
– Кто вообще знает, каким станет будущий супруг? Брак – это всегда рискованное предприятие.
– Она приходится единокровной сестрой тем девочкам, которых я родила от Людовика. Боже милосердный, это же почти кровосмешение! – Тошнота подступила к ее горлу. Она рванулась в нужник, и там ее обильно вырвало.
– Я позову твоих дам, – без всякого участия произнес Генрих. – Предупреждал же: тебе станет плохо. И я был прав. Поверь, этот брак – хорошая идея, и я продолжу переговоры с Людовиком. Просто смиритесь с этим, госпожа королева, потому что у вас нет другого выбора.
Вот от чего ей было тошно: от сознания того, что она попала в ловушку, откуда не выбраться. Шесть лет назад по собственному желанию она вышла замуж за Генриха, сына императрицы, с надеждой на счастливое будущее, но все, что она получила, были осколки невыполненных обещаний, мишура с острыми краями.
Придворные дамы в тревоге обступили королеву. Алиенора отмахнулась от них и упала на кровать, приказав задернуть полог, чтобы она могла подумать в одиночестве.
Совершенно очевидно, что повлиять на Генриха она никак не может. Он считает идею превосходной и мнения своего не изменит. Король заодно с Бекетом, а двор, конечно, примет их сторону, а не ее.
И все же именно она производит на свет наследников и следит за их воспитанием. Дети полностью в ее власти. Женщина, если она умна и прозорлива, может обрести силу с помощью своих сыновей и дочерей. Даже после того, как Гарри обручат с французской принцессой, он целиком останется под влиянием матери. Как терпеливый военачальник, она станет дожидаться благоприятного момента.
