Чарльз Мартин - В объятиях дождя
Грязь, налипшая на тело Мэтта, служит двойной цели: она защищает его от москитов и от ночного холода. Мэтт стискивает ладони вместе и вжимается в груду грязи спиной, чтобы унять дрожь, однако лицо его дергается, словно его присоединили к электрическому датчику. Он ловит доносящиеся извне сигналы. Вот уже три месяца ему удавалось утихомиривать голоса. За все эти годы это был самый большой промежуток, когда он жил без голосов. Однако все время заглушаемые, они теперь набросились на него, как разъяренная толпа. Он закрывает глаза, и ему кажется, будто он стоит на бесплодной, но еще теплой земле в темном, очень темном туннеле и прислушивается к тому, как приближается поезд. Голоса заверещали громче, и он понимает, что на этот раз они могут одержать верх. А голоса звучат все громче и громче. Они предупреждают, что он может, вот именно здесь, погибнуть. Тело немеет. Из гипнотического состояния его не смог бы сейчас вывести даже визит мокасиновой змеи, проскользнувшей мимо ног. Где-то на задворках сознания, там, где его мысли несутся со скоростью чуть меньше, чем тысяча миль в час, и где хранятся его лучшие воспоминания, он встречает Такера и мисс Эллу. Мэтт не боится смерти, но ему не хотелось бы уйти, не попрощавшись. И он засыпает.
Глава 6
За три мили до перекрестка на Клоптон видимость упала так, что за десять шагов было уже ничего не разглядеть, и пришлось снизить скорость до пятнадцати миль в час. Поправив «дворники» на ветровом стекле, женщина в красной бейсбольной кепке обернулась и посмотрела на сына, пристегнутого ремнями безопасности. Он спал, окруженный пачками жевательной резинки. Женщина попыталась натянуть ему на плечи соскользнувшее одеяло, но при этом невольно повернула руль, и машина съехала в придорожную канаву: так дождь и грязь способствовали тому, что «Вольво» очутился на вынужденной стоянке под уже темнеющим небом в алабамском лесу. Впереди – ни огонька! Женщина подала назад и нажала на акселератор, но это усилие лишь разметало грязь, а передняя часть машины застряла еще глубже. Женщина взглянула на часы: «Здóрово, – подумала она, – просто здóрово». А циферблат на мобильном телефоне еще и подсказал: «Нет связи».
«Ну что ж, это даже к лучшему».
Джейс спокойно спит. Выключив мотор, она устало откинулась назад и подумала: «Могло быть и хуже…»
* * *Почти четыре часа утра. Я не спал только потому, что неустанно шуршали «дворники». В двух милях от перекрестка на Клоптон дорога стала почти невидимой, отчего мои фары загорелись ярче и осветили темный силуэт «Вольво»: накренившись, он застрял в канаве.
«Не может быть, – подумал я, а потом доехал до «Вольво», остановился и выглянул из оконца. – Да нет, это та самая машина».
Но сначала мелькнула мысль: «А может, проехать, сделать вид, что ничего не вижу и, вообще, заснул за рулем», но тут я вспомнил о заднем сиденье, где спал мальчик.
«Не делай другим того, чего не хочешь себе!» И еще я вспомнил о добром самаритянине и о прочей, такой же сентиментальной, ерунде… «но ведь сейчас уже поздно!»
«А ты не умничай! Еще не такой ты взрослый, чтобы я тебя не отстегала как следует!»
Мисс Эллы уже почти восемь лет нет на свете, а если точно, то семь лет, десять месяцев и восемь дней. Она двух центов не дала бы за мою блестящую карьеру – во всяком случае, не стала бы хвалить меня за это. Может, она и радовалась бы, но не потерпела бы моего хвастовства успехами – нет, с гордыней она никогда не мирилась, тем более что дети всегда отвечают за грехи отцов своих, – и она в это свято верила.
Можно ли оспорить эту истину? Я не мог и лишь кивнул:
– Да, мэм.
Я съехал с дороги, подал назад, оставил мотор включенным и вышел из машины. Дождь становился все сильнее, и на дороге образовались лужи в два дюйма глубиной. Я вытащил из-за сиденья зонтик, ручной фонарик и зашагал к «Вольво», сознательно не захватив камеру. Через три шага мои ботинки промокли насквозь и совсем размякли. Осветив фонариком переднее сиденье, я увидел женщину. Головой она прислонилась к окошку, глаза были закрыты – она спала. Чтобы ее не испугать, я легонько постучал фонариком по стеклу, но все-таки испугал. Громко вскрикнув, она взмахнула руками, потом вцепилась в руль, повернула его направо, обдав меня глиной, так что я почти ослеп. Шатаясь, я отступил назад, выплюнул грязь и вытер лицо рубашкой, а потом, сложив зонтик, подставил голову под ливень, чтобы он меня как следует отмыл. Немного прозрев, я увидел, что эта сумасшедшая сунула руку в отделение для перчаток и вытащила большой блестящий револьвер, каким обычно размахивают в фильмах разбойники с большой дороги. При первых же отблесках стали я попятился назад и угодил в канаву. Все еще вопя от страха, женщина шесть раз выстрелила, разрядив всю обойму, но попала в деревья надо мной и в кусты сзади. Пока она кричала, целилась, щелкала спусковым крючком, «Вольво», с запущенным на полную мощность мотором, закашлял, а из-под капота вырвалось облако пара. В открытое оконце машины нещадно лил дождь, и женщина, бросив револьвер, прыгнула к сыну на заднее сиденье.
Внутренний голос напомнил мне об осторожности: я выполз из канавы, а потом отошел от «Вольво» на некоторое расстояние:
– Леди, вы с ума сошли? Ведь я хочу вам помочь! – и я снова подошел к машине со сложенным зонтиком и фонариком, уже решив, что если она сделает хоть одно угрожающее движение, я ударю ее зонтиком по голове и уеду, бросив их обоих на дороге. Направив свет на заднее сиденье, я увидел четыре вытаращенных от ужаса глаза и стволы двух игрушечных шестизарядных кольтов, которые направил на меня мальчишка. Женщина была безоружна, и я подошел к оконцу. Мальчик перепугался насмерть. Женщина, примерно моего возраста, смотрела на меня запавшими глазами, под которыми залегли глубокие тени. Лица я не разглядел из-за низко надвинутой на лоб бейсболки. Одежда была явно ей велика и новая – с иголочки: шорты цвета хаки и свитер. Купила, наверное, в лавочке на большой стоянке. Я усилил свет, но лица ее так и не разглядел. На полу машины валялись пакеты из-под фастфуда и французских чипсов. Сам я только что выбрался из канавы, поэтому был весь в глине, с диким взглядом, волосы до плеч, запачканные грязью. Выглядел я, наверное, действительно как разбойник или сумасшедший. Не уверен, что даже мисс Элла узнала бы меня в таком виде. Как можно спокойнее я произнес:
– Леди, я вас не знаю, вы меня тоже не знаете, и надо сказать, что я не очень-то стремлюсь познакомиться с вами поближе. Мне совсем не интересно, что вы делаете ночью на дороге тоже, но если вы нуждаетесь в помощи, то я вам ее предлагаю. Если помощи вам не требуется, я сейчас же уеду.
Схватив с сиденья револьвер, я открыл барабан, высыпал гильзы, положил его на переднее сиденье и посмотрел на женщину, а она, указав на дорогу, пробормотала:
– Мы ехали… в моем… моей машине…
Ее всю трясло, речь была сбивчива и невнятна.
– Скоро начнется гроза, а поблизости нет ни одной бензозаправки. Может, расскажете, что вы здесь делаете, да еще с этой штукой? – и я показал на револьвер, но она не проронила ни звука. Наверное, ее сильно что-то напугало еще раньше, и напугало прилично! И мальчика тоже. Она шевельнулась. Я направил свет прямо ей в глаза, и что-то показалось мне в них знакомым, поэтому я немного успокоился.
– Здесь недалеко мой дом. Вы с мальчиком сможете там высушить одежду и даже поспать. У меня есть домик для гостей, но вы должны довериться мне и, во всяком случае, не целиться в меня.
Женщина взглянула на мальчика, на капот машины, на то, как льет дождь, и через силу – сказывалось пережитое волнение – кивнула.
– Леди, – произнес я мягче, – мне надо услышать от вас, что вы согласны, кивка тут недостаточно. Я не могу пригласить незнакомого человека, угрожавшего мне револьвером, к себе домой. Вы можете говорить?
Она сглотнула слюну, и в ее глазах засветилась некоторая решимость:
– Да, – прошептала она, – могу.
Открыв дверцу, я схватил револьвер и заткнул его за пояс:
– Забираю его ненадолго, но мы будем в большей безопасности, если вы с ним на время расстанетесь.
Она открыла заднюю дверцу, соскользнула с места, а я раскрыл зонтик, хотя он мало чем мог помочь при таком проливном дожде. Она подхватила сына, пристроила его на правом бедре, держась от меня на приличном расстоянии. На полпути к моему грузовичку она, вдруг зарыдав, три раза пролепетала:
– Простите… простите… прости…
Мы прошлепали к «Доджу», и я усадил их с мальчиком на заднее сиденье.
– Не плачь, мамочка, не плачь, – прошептал он, а я вернулся к «Вольво», открыл дверцу, схватил несколько сумок, вытащил ключи зажигания и возвратился к своей машине.
Уже закрывая дверцу, я обернулся и хотел что-то сказать, но услышал сдавленное рыдание и увидел, как она трясущимися руками натягивает на бейсболку капюшон. Протянув ей носовой платок, я обратил внимание, что мальчик неотрывно смотрит на оставленный автомобиль. И сразу понял – почему. Промерзший до костей, я все же вылез опять и, подбежав к «Вольво», снял с верха грязный хромовый велосипед и уложил его в багажное отделение грузовичка. Когда я снова уселся на водительское место, мальчик, уютно устроясь у матери под рукой, стал с любопытством меня разглядывать, она же смотрела только перед собой. Ее лицо по-прежнему закрывал козырек бейсболки с напяленным на него капюшоном. Женщина поглубже вдавилась в сиденье и отодвинулась от меня как можно дальше.
