Николь Фосселер - Шелк аравийской ночи
– А потом? – Майя пила чай маленькими глоточками, с трудом заставляя себя не заглядываться на Ральфа и соблюдать приличия. Дверь в салон была открыта. Из зала доносился скрежет, шуршание и беспрестанное щелканье ножниц – декораторская работа шла полным ходом. Марта Гринвуд и Хазель тихонько напевали рождественские песенки, время от времени прерываясь, чтобы посовещаться, прикрепить ли сатиновые банты справа или слева и какие лучше выбрать шарики – красные или голубые.
– После подписания договора о мире уполномоченным генерал-губернатором провозгласили сэра Генри Лоуренса. С помощью нескольких подразделений он должен был организовать в Пенджабе работоспособное управление и надежное правительство. Среди этих людей, – Ральф слегка поклонился, – оказался и ваш покорный слуга, который до войны зарекомендовал себя как человек, способный выполнять разведывательные миссии, когда где-нибудь ситуация накаляется и возникает опасность войны, а Лоуренсу как раз нужна была мобильная рота, готовая по первому приказу без лишних слов отправиться в самую гущу событий, и он поручил сформировать такую роту своему ассистенту, лейтенанту Люмсдену.
– Корпус разведчиков? – с улыбкой вставила Майя.
Ангелина сидела на краешке кресла, прямая, как свечка, элегантно расправив небесно-голубые юбки, пыталась подавить зевоту и делала вид, что внимательно слушает, порой бросая на Майю сердитые взгляды. На обратном пути из «Боффинз» ей удалось заполучить гостя в свое полное распоряжение, и она забросала его вопросами о британско-индийском высшем обществе, на которые он отвечал скупо и коротко. «Как настоящий джентльмен», – отметила про себя довольная Ангелина. Но едва они переступили порог дома, как Майя нахально снова всецело завладела вниманием Ральфа.
– Эй, приятель, – подал голос Джонатан, сидевший в соседнем от Ангелины кресле. Он проглотил остаток печенья и потянулся к серебряной вазе за следующим. – Ты забываешь упомянуть, что речь идет об элитном подразделении, созданном по образцу одноименного отряда великого Наполеона Бонапарта: солдаты из местных и британские офицеры, командовать ими не легче, чем с ними справиться, а в случае необходимости они способны принимать самостоятельные решения и готовы также, – он понизил голос до заговорщицкого шепота и сделал сестрам страшные глаза, – проникать на территорию противника в качестве шпионов!
И Джонатан, хмыкнув, ткнул пальцем в друга:
– Вот скажи, как ты, с твоей абсолютно английской внешностью, собираешься правдоподобно маскироваться под сикха, пуштуна или черт знает еще какого индуса?.. Для меня это загадка.
Смеясь, он взял еще одно печенье и, жуя, продолжил рассуждения:
– Зато жалованье у вас более чем щедрое, и это не единственная причина популярности службы в разведчиках. Если вам понадобится врач – пожалуйста, дайте мне знать!
– Сперва нужно развязать войну с Россией, – возразил Ральф, щелкнув пальцами в сторону указующего перста Джонатана, прежде чем снова повернуться к Майе.
И хотя это показалось ей дерзостью, ей было очень приятно, что он разговаривал словно с ней одной.
– Мы базируемся в Пешаваре, а там, кажется, все вокруг покрыто пылью: земля, скалы, растения, а иногда даже небо. И поэтому Люмсден предложил покрасить нашу униформу, – он провел пальцами по рукаву, – в такой же пыльный цвет, на языке урду он называется хаки. Первые бои не заставили долго ждать их – когда правительницу Пенджаба, махарани, отстранили от должности, мы должны были эскортировать ее из страны. Задача может показаться несложной – как бы не так! По дороге произошло несколько столкновений, банды сикхов подстерегали нас, чтобы напасть и освободить махарани. Но мы отважно встретили боевое крещение.
Осаду крепости Мултан летом сорок восьмого года, где после убийства двух британских солдат и перестрелки укрывалось множество повстанцев, я, к сожалению, пропустил, пока был в отпуске с выездом на родину, – тень разочарования пробежала по его лицу и сразу исчезла. – Зато успел вернуться к началу второй войны с мятежными сикхами. Я был там, когда кавалерия Люмсдена растерла армию сикхов в порошок. Я был там, когда главнокомандующие Чаттар Сингх и Шер Сингх подняли белый флаг около Равалпинди, двадцать тысяч человек сложили оружие, и Пенджаб сдался!
– Но с тех пор там царит мир, правда? – спросила Ангелина тоном, каким справлялась бы об ассортименте тамошних магазинов и о том, насколько умело слуги в каждом доме справляются со своей работой.
– Сомнительный мир, мисс Ангелина, – отозвался Ральф, задумчиво покачав головой, – с ночными стычками и постоянными нарушениями границы. Области вокруг Пешавара и Равалпинди…
Его прервал робкий стук возле двери. Джейкоб, двоюродный брат экономки Розы, который ухаживал в Блэкхолле за садом и делал всю грубую работу по дому, постучал по дверному косяку и слегка поклонился.
– Простите за беспокойство, мистер Джонатан! Но нам с вашим отцом нужна помощь с елью…
– Конечно, Джейкоб! – Джонатан быстрым движением встал и сделал Ральфу знак, что его помощь не требуется, и тут вдруг Ангелина пронзительно взвизгнула:
– Нельзя ли поосторожнее? Смотри, что ты наделал! – И она принялась лихорадочно вытирать и впитывать салфеткой расползавшееся по платью пятно.
– Прости, сестренка. Я случайно.
Джонатан поднял чашку, которую он опрокинул, вставая, и протянул Ангелине свою салфетку.
– К счастью, у тебя нет недостатка в одежде…
И подмигнул Ральфу. Бросив затем такой же веселый взгляд на Майю, он покинул салон, сложив губы так, будто беспечно насвистывает, хотя это была просто игра, а за ним поспешила и Ангелина – почти в слезах устремившись наверх, чтобы, насколько это будет возможно, сгладить ущерб, нанесенный платью, и переодеться.
Майя прикусила нижнюю губу, пытаясь сдержать смех, и напряженно уставилась в пустую чашку. Но долго не продержалась и подняла глаза. Их с Ральфом взгляды встретились, и оба громко расхохотались.
– Ох, бедная Ангелина! – выдохнула Майя сквозь смех и прикрыла рот ладошкой.
– Боюсь, истинный виновник происшествия – я, – признался Ральф и в ответ на вопросительное выражение лица Майи – та недоуменно наморщила лоб – пояснил: – Ваш брат знал, что мне бы хотелось провести несколько минут с вами наедине.
Кровь прилила к ее щекам, взгляд невольно скользнул в сторону открытой двери. От камина, где они сидели, нельзя было увидеть происходящего в зале, но, судя по доносившимся до них руководящим репликам Марты Гринвуд – «еще капельку… еще чуть-чуть… еще чуть-чуть… нет, опять криво, еще немножко вправо…» – все были сосредоточены на том, чтобы елка стояла безупречно прямо, не отклоняясь ни в ту, ни в другую сторону ни на один градус, и благодаря дотошности Марты у них уйдет на это еще какое-то время.
– Мисс Гринвуд, я…
Майя снова посмотрела на Ральфа. Тот пытался принять подходящую позу, но она ему не удавалась, и он то переминался с ноги на ногу, то облокачивался на каминный карниз, словно ища в нем поддержки, и вертел в руках чашку. Майя, ни секунды не размышляя – поскольку ставила здравый смысл превыше многих нелепых в ее глазах правил приличия, – немного подвинулась на скамеечке. На лице Ральфа мгновенно появилась улыбка. Он тут же присел на освободившийся краешек, но так, чтобы между ними еще оставалось место. Оказавшись рядом, они уже не могли смотреть друг на друга.
– Мисс Майя, – начал Ральф, не спуская глаз с цветочного орнамента на чашке, которую продолжал вертеть в пальцах, грозя разбить, – я понимаю, это может показаться вам неожиданным – мы едва знакомы… Но завтра мне бы не хотелось уезжать, не убедившись, что…
Он на секунду умолк, повернулся к ней корпусом и, твердо глядя в глаза, тихо спросил:
– Могу я надеяться?
Майя смотрела на него сквозь отблески огней – салон был освещен лампами, и из зала сюда проникал свет. Цвета Ральфа были цветами страны, из которой он явился сюда, цветами скал и каменистых перевалов Гиндукуша, цветами песка и пыли иссушенных зноем плоскогорий Пенджаба. Рифленая саржа его униформы, казалось, глубоко впитала запах камней, высохшей земли и жаркого солнца. Ральф Гарретт просто излучал тепло и легкость, и Майе показалось, что рядом с ним невозможно замерзнуть или быть несчастной. Ей стоило больших усилий сдержаться и не упасть к нему в объятья. В тот самый момент, как возле двери салона раздались нарочито громкие шаги и голос Джонатана, она кивнула.
* * *«Могу я надеяться…» Всего три слова. Но они помогли Майе пережить холодные дни этой зимы, ставшие такими серыми, когда погасли прекрасные огни Рождества и Нового года. В январе с его пышным снежным убранством еще было какое-то очарование, отблеск елочной зелени и сатиновых лент, стеклянных шаров и позолоченных орехов, семейного праздника и пестрой оберточной бумаги. Но февраль принес туманы, моросящие дожди и мелкий град; сырой холод пронизывал до костей и вызывал дрожь при одном взгляде за окно. Майе казалось, она совсем забыла, что есть на земле весенняя зелень и солнечное тепло.
