Николь Фосселер - Шелк аравийской ночи
– Неудивительно, – отозвался Ральф, сложив газету и бросив ее на стоящий перед ним невысокий столик, на «Оксфордский журнал». – Пресса во все горло порочит царя и до небес превозносит «славных, но слабых турок». Синоп может оказаться решающим.
Джеральд с наслаждением выдохнул сигарный дым и, прищурив глаза, посмотрел на Джонатана.
– Ты уже взрослый, да и всегда был благоразумен для своего возраста, но мне бы все-таки не хотелось, чтобы ты шел в добровольцы, если начнется война. Уж лучше оставайся в своем полку в Бенгалии, чем на фронте.
– При всем уважении, Джеральд, риск заболеть лихорадкой в нездоровом бенгальском климате значительно выше, чем получить ранение в лазарете за линией фронта.
Ральф наклонился вперед, потянувшись за стаканом и сигарой, оставленной на краю пепельницы, чтобы освободить руки для чтения, и опять откинулся в кресло. Джонатан посмотрел на него с благодарностью и сухо добавил:
– Мне не грозит ничего страшнее, чем, в случае реальной опасности, ампутировать конечности с крайне ограниченным запасом вспомогательных материалов, зашивать вывалившиеся кишки и заштопывать продырявленных пулями товарищей.
Джеральд усмехнулся:
– Ты рассуждаешь как дед. Думаю, он всю жизнь жалел, что не смог пойти врачом на фронт. Сначала был слишком молод, а потом у него уже появилась семья. Он бы тебя точно уговорил. Кстати, о семьях – какого мнения обо всем этом ваши близкие, Ральф? – обратился он к товарищу сына, к которому так быстро проникся симпатией, что сразу после обеда предложил ему называть друг друга по имени.
Тот равнодушно пожал плечами:
– С тех пор как мне исполнилось восемнадцать, я – солдат, а в последние годы даже разведчик на северо-западной границе – мы всегда готовы к войне. Столь вероятная грядущая война с Россией не станет для меня первым боем. Мои родные очень удивятся, если я не пойду на фронт. Я и сам буду себя презирать как труса.
Удивленно приподняв брови, Джеральд смотрел на последний глоток виски в своем стакане.
– Мне всегда была чужда такая позиция. Меня интересуют войны, произошедшие две-три тысячи лет назад, – как менялось соотношение сил между народами. Как поглощали друг друга цивилизации, сталкивались и смешивались культуры. И, конечно, свидетельства этих войн, дошедшие до наших дней, и что благодаря им можно узнать.
– «Три, три, три, под Иссом бои», – дерзко припомнил Джонатан старый школьный стишок, потушив остатки сигары, и отец шутливо погрозил пальцем в ответ на плутовскую ухмылку.
– Ну, мне, старику, пора спать.
Он поставил опустевший стакан и потушил сигару о пепельницу. Поднявшись, указал на закупоренную бутылку и деревянную коробку с сигарами.
– Угощайтесь сколько захотите, хорошо? Спокойной ночи, выспитесь сегодня как следует.
Джонатан и Ральф из вежливости тоже встали, с крепкими рукопожатиями пожелали Джеральду спокойной ночи и молчали какое-то время после того, как за ним закрылась дверь.
Джонатан уютно расположился в кресле, положил ногу на ногу и, подперев рукой немного отяжелевшую голову, приподнял бокал в приветственном жесте.
– Вот ты и познакомился со всеми, – он выжидательно посмотрел на друга.
Ральф спокойно кивнул, обводя взглядом салон. Как будто сперва хотел вписать обитателй дома в эту уютную обстановку: тяжелые задернутые портьеры, мебель блестящего красного дерева, писанные маслом пейзажи на стенах с голубыми обоями…
– Мне понравилась твоя семья. Она совсем не похожа на мою. У нас все куда прохладнее, гораздо более отстраненно. Откровенные разговоры за столом, подтрунивание при гостях – пусть даже друзьях семьи… У нас такое немыслимо, – он сделал глоток и мимоходом подмигнул Джонатану. – В этом отношении я буду рад скорее вернуться в полк.
Начищенный до блеска черный ботинок Джонатана раскачивался из стороны в сторону – он сидел и покачивал ногой.
– Да, у нас все немного по-другому. Но по меркам Оксфорда все в рамках приличий. Жизненный уклад профессоров с женами и детьми всегда куда более традиционен, чем у холостяков. Представляю, сколько мне предстоит увидеть и пережить в этом городишке за год. В учебном корпусе колледжа все же найдется несколько весельчаков.
Ральф ухмыльнулся, но вдруг неожиданно посерьезнел и принялся внимательно разглядывать уголек на кончике своей сигары, облокотившись на колено.
– Больше всех мне понравилась твоя сестра, – тихо сказал он, немного помолчав. И уточнил, перехватив вопросительный взгляд Джонатана: – Майя.
Джонатан опустил бокал, из которого хотел было сделать глоток, на его лице отразилось удивление.
– Странно. Обычно гости мужского пола интересуются Ангелиной. Я был готов биться об заклад, что и ты не устоишь перед ее чарами.
Ральф выдохнул дым с тихим смешком.
– Я тоже так подумал, когда ты показал мне фотографию в поезде, и после, когда я увидел ее в зале, когда мы приехали. Бесспорно, она настоящая красавица. Но Майя… В Майе есть что-то особенное.
Он положил голову на спинку кресла, вытянул ноги и посмотрел на Джонатана.
– А можешь, как старший брат, взять инициативу на себя и помочь мне познакомиться с ней поближе? Завтра, на прогулке?
Джонатан посмотрел на него сперва изумленно, потом – с решимостью. Стукнув стаканом об стол, он от волнения вскочил и сделал несколько шагов.
– Нет, Ральф, исключено! Ты же сам рассказывал мне об Эвелине, Шарлотте, Дороти и Саре, – подсчитал он на пальцах, – и к тому же еще эта… эта Гарриет…
– Генриетта, – пробурчал Ральф с легким румянцем на щеках, свирепо расправляясь с сигарой.
– Вот именно, Генриетта!
– Генриетта не в счет, – пылко попытался отбиться Ральф. – Ведь она сама дала мне отставку и обручилась с майором на двадцать лет старше ее!
– Прекрасно, – подтрунивал Джонатан, – значит, справедливо вычеркнем эту юную леди из списка твоих последних завоеваний! Правда, в нем все равно останется мисс Фарнсворд, с которой ты спутался на пароходе, да к тому же одновременно с ее младшей сестрой! – Покачав головой, он схватил бокал и направил указательный палец на собеседника. – Я ценю нашу дружбу, но тебе не дам ни единого шанса пробудить в одной из моих сестер напрасные надежды! Особенно это касается Майи, – проворчал он и резко опустошил стакан.
– Ну, пожалуйста, Джо, – упорствовал Ральф, – клянусь, у меня нет коварного умысла.
Джонатан оперся о каминную полку, глядя в угасающее пламя, и с сомнением посмотрел на друга.
– Хочешь сказать, у тебя серьезные намерения?
Ральф ненадолго задумался. Он словно увидел самого себя на пороге. Позади – перебранки, флирт и короткие интрижки. А перед ним… Майя, и с ней играть не стоит, это сегодняшним вечером он понял быстро. К собственному изумлению, он ответил на вопрос Джонатана «да», потому что страстно этого желал. Джонатан глубоко вздохнул.
– Хорошо. Но если ты разобьешь ей сердце, я собственноручно переломаю тебе все кости, а потом позабочусь о твоей транспортировке в Тимбукту!
Несмотря на угрозы матери насмерть замерзнуть в холодную зимнюю ночь, Майя настояла на том, чтобы смыть с волос масло, прежде чем идти спать, а потом осторожно накрутила пряди на полоски бумаги, надеясь, что на следующий день локоны станут послушнее. Она старательно избегала смотреться в зеркало во время этого непривычного акта кокетства и долго лежала без сна, предвкушая завтрашний день, и впервые за много лет ее последняя мысль была не о капитане Ричарде Фрэнсисе Бертоне.
7
К утру столбик термометра опустился еще ниже. На окнах расцвели ледяные цветы, а ослепительный белый снег отражал сверкающее в синем небе зимнее солнце. Подобные дни так и манят на улицу, несмотря на холодный воздух, жесткий, свежий и пахнущий чистотой, как накрахмаленное белье. После завтрака четверо молодых людей весело выдвинулись из Блэкхолла, потеплее укутавшись от мороза: юные леди надели поверх широких платьев длинные накидки – Майя елово-зеленую, Ангелина кобальтово-синюю, – как следует затянули спереди широкие капоры и подобрали подходящие по цвету перчатки. Джонатан надел толстое коричневое плащ-пальто с многослойной накидкой, и хотя элегантный высокий цилиндр смотрелся на нем нелепо, он носил его с благородным хладнокровием. Полной противоположностью цилиндру был берет цвета хаки Ральфа Гарретта, застегнутый под подбородком на черный кожаный ремень, и пальто на подкладке из шерсти ягненка, которое сложно было назвать изящным. Но даже несколько комичный головной убор не мог нанести ущерба привлекательности лейтенанта.
Они брели по улице Святого Эгидия под заснеженными ветвями деревьев, мимо фасадов из типичного для Оксфорда желтовато-серого известняка. Майя и Ральф уверенно шагали по скрипучему, покрытому ледяной коркой снегу, а за ними под руку с Джонатаном семенила Ангелина – ей было нелегко удерживать равновесие в легких полусапожках. Сделав пол-оборота, Майя обвела широким жестом улицу.
