Сара Бауэр - Грехи дома Борджа

– Это следовало бы сделать священнику, – пробормотала она, – но Сесару так понравилось бы больше. Я готова, Виоланта. Пожалуйста, пригласи ко мне Хуанито. Я прилягу на кровать. У меня нет сил сидеть.

– Может, лучше отложить разговор с Хуанито, мадонна?

– Нет. Я приму его сейчас.

– Слушаюсь.

Бедный Хуанито. Уже не юноша, мужчина в летах, как и Микелотто, он поступил на службу к Чезаре, когда тот отправлялся на учебу в Перуджа, и уже не расставался с хозяином. Когда он вошел в спальню, то выглядел совершенно серым от усталости, страдания и дорожной пыли, которая поднялась вокруг него столбом, когда он стянул с головы шляпу и опустился на колени перед сестрой своего господина. Ноги у него не гнулись после долгой скачки верхом, так что мне пришлось помочь ему подняться.

– Присядь, Хуанито, – предложила мадонна, но он отказался.

Так и стоял, вытянувшись в струнку, рядом с ее кроватью, одной рукой сжимая шапку у груди, а другой придерживая пухлую сумку, висевшую на боку.

– Ладно, но предупреждаю, разговор будет долгий. Я требую, чтобы ты сообщил мне все подробности.

– Я так и думал, что вы захотите это услышать, мадонна.

– Прошу, начинай.

Жестом велев мне присесть рядом с ней на кровать, донна Лукреция взяла мою руку. К тому времени, когда Хуанито завершил свой рассказ, пальцы у меня онемели и покрылись синяками, так сильно она сжимала их.

– Моему господину, как вам известно, предстояло сопровождать его превосходительство дона Карлоса из Фландрии в Испанию.

Мы закивали. Намерение Чезаре поддержать притязания инфанта дона Карлоса на кастильский трон не изменила даже внезапная смерть от инфлюэнцы отца мальчика, Филиппа Фландрского. Наоборот, данное обстоятельство и заставило его решиться на побег. Как он писал мадонне по прибытии к шурину в Памплону, он не собирался отсиживаться на насесте, как курица, поджидая, когда старый лис, Фердинанд Арагонский, его схватит.

– Они с королем Жаном пожелали усилить позиции Наварры и попросили графа де Бомонта вернуть им крепость при Виане. Граф отказался, заявив, что он вассал короля Фердинанда, а не короля Жана, поэтому его милость король поставил моего господина во главе армии и повелел взять Виану штурмом. Видели бы вы, мадонна, его в тот день, когда мы выехали из Памплоны. Словно настали прежние времена, мужчины приветствовали его громкими криками, женщины плакали на обочине, мальчишки цеплялись за его стремена, а он восседал в седле большой и красивый, как молодой сокол. Сначала мы отправились в Ларриагу и взяли ее в осаду.

Я видела, что мадонна теряет терпение, но она не торопила Хуанито из милосердия. Подробно останавливаясь на каждой детали, он тем самым возрождал своего хозяина и черпал смелость для продолжения рассказа. После долгих рассуждений об укреплениях и брустверах, кулевринах [51] и баллистах, расчетах траекторий стрельбы и рытье окопов выяснилось, что Чезаре потерял терпение с Ларриагой, которая все не сдавалась, снял осаду и двинулся на Виану.

– Город подчинялся королю Жану, – объяснял Хуанито, – но в крепости засел сын Бомонта. Однако у него заканчивались продукты, а доставить новые припасы или подкрепление он не мог незаметно от короля и дона Сесара. На первый взгляд задача не представлялась трудной. Дон Сесар собирался быстро покончить с мятежником и сразу уехать во Фландрию. Погода там была ужасная. Плоские коричневые холмы совсем не защищали ни от ветра, ни от дождя. Одни лишь овцы и овраги, куда они падали. Мой господин решил не выставлять на ночь караульных, поскольку бури являлись нашей лучшей защитой. Он жил в приличном доме, с хорошими каменными стенами, но даже там стоял лютый холод. Король Жан подарил дону Сесару превосходную накидку из волчьей шкуры, и, по-моему, хозяин ни разу не снял ее, даже спал в ней, если, конечно, прошу прощения, дамы, не находил иных средств согреться.

Наступил рассвет 12 марта, вторник, нас разбудил чудовищный шум, крики, звон колоколов, а караульные на городских стенах метались как ошпаренные, вопя, что нас атакуют. Позже мы выяснили, что Бомонту удалось провезти припасы в крепость под прикрытием бури, и погода оказалась его лучшим другом, не нашим, а то, что видели караульные, было всего лишь отрядом сопровождения, возвращавшимся к себе. Но я забегаю вперед.

Я услышал приказ дона Сесара принести доспехи, но тут он впал в ярость, начал метаться по комнате, как леопард в клетке, и браниться так, что даже шлюха в его постели выглядела смущенной. Мне удалось нацепить на него лишь легкие латы, а шлем бросить с лестницы вслед за ним, потому что он забыл про него.

Дона Лукреция улыбнулась, а я думала о «шлюхе» в постели Чезаре, которая освобождала его тело от накидки из волчьей шкуры, словно разворачивала подарок, и мне было любопытно, пыталась ли она его остановить.

– Когда я добрался до собственной лошади, хозяина и след простыл. Он даже не задержался, чтобы проверить подпругу, как сказал конюх, а это совершенно на него не похоже и доказывает его нетерпение. Хозяину надоели эти маленькие наваррцы с их мелкими раздорами. Он был так зол, что выехал как безумный, ничего не видя перед собой, и, конечно, никто из нас не смог за ним угнаться…

– Продолжай, Хуанито. Я хочу услышать все.

– Когда он попал в засаду Бомонта, то был совершенно один. Я не понимал, что происходит, пока не увидел, как нам навстречу несется галопом его конь без всадника. Даже тогда я подумал… да что там, он был отличный боец и почти вдвое выше ростом любого наваррца.

Хуанито прокашлялся, задергал застежку на своей сумке и бросил умоляющий взгляд на мадонну.

– Я доскакал до места, но было поздно. Наваррцы скрылись, забрав с собой все: его доспехи, оружие, даже одежду. Кому-то из них хватило порядочности положить камень поверх его гениталий, но это все.

Слезы полились из глаз воина, проделав дорожки на пыльных щеках. И только рука мадонны, с силой сжимавшая мои пальцы, удержала меня от слез – мне было на что переключить внимание, на эту простую сиюминутную боль.

– Дождь лил как из ведра, и тело выглядело чистым, только земля вокруг окрасилась в красный цвет. Вскоре подошел король и накрыл его своим плащом. Король произнес молитву, после чего приказал отнести хозяина в город. Я сам обрядил тело, мадонна. Не хотел, чтобы к нему прикасались чужаки. Я состоял у него на службе с тех пор, как ему исполнилось четырнадцать, поэтому это было мое право.

– Благодарю, Хуанито. Ты исполнил свой долг.

– Он выглядел как жених, когда шестеро лучших рыцарей короля Жана понесли его в церковь Святой Марии. Я расчесал ему волосы, подстриг бороду и обрядил в лучшие доспехи, черные с золотой чеканкой на груди. Он часто повторял, что эти доспехи сидят на нем, как вторая кожа. На нем было обручальное кольцо и орден Святого Михаила, которым наградил его король Людовик, а король Жан подарил ему венец вместо герцогской эмблемы, потерянной во время заварушки в Неаполе.

– Расскажи, какое у него было лицо!

– Я же говорю, мадонна, он выглядел красивым и невозмутимым. Церковь заполонили плачущие женщины. Мне рассказывали, что на его теле насчитали двадцать пять ран, хотя лицо осталось нетронутым. Я знаю лишь одно – я не смог их сосчитать. Наверное, он бился как дьявол.

– Двадцать пять. Это в пять раз больше, чем пять ран, которые получил наш Господь на кресте. А глаза у него были открыты или закрыты?

– Само собой, закрыты медяками, мадонна.

– Я имею в виду, когда ты нашел его.

Лучше бы она замолчала. Мне казалось, что у Хуанито больше не осталось сил продолжать.

– Открыты, мадонна. И взгляд какой-то… удивленный.

– А ты в них что-то рассмотрел? Говорят, образ убийцы остается в глазах жертвы.

– Правда? Возможно, я добрался туда слишком поздно. В глазах хозяина я ничего не разглядел, только дождь.

– Наверное, боги оплакивали смерть такого человека. Спасибо, Хуанито, ты говорил хорошо, а ведь для этого требовалось мужество. Знаешь Санчо, моего мажордома?

– Я встречал его в Медина-дель-Кампо.

– Ступай к нему, он даст тебе денег и найдет пристанище. При первом удобном случае я пристрою тебя на постоянное место. Мне бы хотелось, чтобы ты остался в Ферраре, тогда мы смогли бы иногда вспоминать прошлое.

Воин поклонился.

– Мне больше некуда идти, мадонна.

Анджела прибыла на следующий вечер верхом на коне в сопровождении грума. Одна из ее придворных дам вскоре должна была появиться с багажом, пояснила Анджела, заполняя возникшую между нами неловкую паузу. В последний раз я виделась с подругой зимой, когда мадонна, заложив часть драгоценностей и продав часть земли в Калабрии, кое-как наскребла на приданое своей кузине, чтобы умилостивить мать дона Алессандро. Клан Пио явился в Феррару на вторую пышную свадьбу, устроенную в заново отделанных покоях герцога. Мы наслаждались устрицами, обложенными дольками апельсинов и груш, рыбой, украшенной засахаренными цветами огуречника, и салатами с анчоусами – даже трудно было представить, что наступил рождественский пост. На десерт подали обнаженные фигурки, изготовленные из лакричных пастилок, поедание которых вызвало много типично свадебных шуток, хотя матери дона Алессандро они не показались забавными. После трапезы мы составили шумную процессию, возглавляемую музыкантами, акробатами и пожирателем огня, невесть откуда добытого Фертеллой, и сопроводили жениха с невестой до их городского жилища. Щеки горели от холода и вина; пламя факелов отражалось в драгоценностях и танцевало на заснеженных улицах, отбрасывало причудливые тени на стены домов, высвечивая глаза любопытных в щелях ставен.

Лишь на секунду на меня надвинулась темнота, когда мы проходили башню Леоне и я по привычке взглянула наверх, по-прежнему ли висят на лебедках, установленных на крыше, корзинки для продуктов. Их ежедневный спуск и подъем вдоль отвесной стены башни служил доказательством, что Ферранте и Джулио живы. Не знаю, посмотрела ли наверх Анджела, впрочем, я быстро переключилась на всеобщее веселье.