Дик Портер - Преданное сердце

Эта ночь во дворце Вильбера Вейкросса занимала мои мысли на протяжении нескольких месяцев. Как могло получиться, что мы все казались такими близкими друг другу, а на самом деле были такими далекими? Это было выше моего понимания; но однажды, чисто случайно, ответ все-таки был найден. Я сидел в самолете, летевшем из Нашвилла в Торонто, и, перелистывая какие-то журналы, наткнулся на статью, озаглавленную "Вы и ваши гормоны". Бегло проглядев ее, я уже готов был двинуться дальше, но тут мое внимание привлек один абзац. В нем говорилось о тестостероне. Что это такое, я представлял себе довольно смутно, но чем дальше читал, тем больше убеждался, что именно тестостерон руководил всей моей жизнью. У меня было такое чувство, какое, наверное, было у Архимеда, когда он погрузился в ванну, или у Ньютона, когда он сидел под яблоней.

Раньше я всегда считал, что женщины испытывают такую же сильную страсть, как и мужчины, только они научились эту страсть скрывать — по-видимому, из-за боязни частых беременностей. Такое объяснение вполне устраивало меня, пока я был молод, но со временем в нем начали обнаруживаться определенные пробелы. Почему это женщины, принимающие противозачаточные средства, спрашивал я себя, выказывают ничуть не больше страсти, чем их способные к зачатию сестры? Последний удар по моей теории был нанесен в ту самую ночь у Вильбера, когда вильбретки не только не смогли угнаться за нами, мужчинами, но даже и не пытались этого сделать. А тут, в статье, все объяснялось просто и ясно: страсть, оказывается, вызывается тестостероном, а тестостерон — это мужской гормон. То есть, в небольших количествах он имеется и у женщин, поэтому-то у них иногда все-таки возникают желания, но у мужчин его гораздо больше — вот и желания у них проявляются значительно чаще. Впрыснуть любой женщине побольше тестостерона — и она начнет бросаться даже на женщин вокруг. Выкачать тестостерон из мужчины — и мысли его унесутся подальше от секса. Приставить к мужчине пяток-другой женщин, и уровень тестостерона у него резко подскочит. Вопросы, которые мучили меня на протяжении сорока лет, свелись к химии.

Не удивительно, что женщины делают вид, будто секс их особенно не интересует: он и вправду их не интересует. И не удивительно, когда матери говорят своим детям, что секс — это бяка: они и в самом деле так думают. Я злился на женщин за то, что я им нужен меньше, чем они мне, но к кому я испытывал настоящую ненависть, так это к их подпевалам — моралистам мужского пола. Так и хотелось взять автомат и разделаться со всеми этими краснобаями, проповедующими целомудрие. Кем бы они ни были — педиками-теоретиками или просто маменькиными сынками, — в любом случае это были предатели, изменившие своему полу, и автоматная очередь пошла бы им только на пользу. Откуда эти безволосые тела, эти писклявые голоса? Да если бы их семенники вырабатывали столько тестостерона, сколько полагается нормальному мужчине, они бы только и делали, что гонялись за бабами, а не кричали бы на каждом углу, как это дурно.

К тому времени как мы приземлились в Торонто, я был уже настолько взбешен, что когда вечером в баре рядом со мной села какая-то блондинка, мне захотелось не познакомиться с ней, а взять за горло и задушить. Ну, уговорю я ее отдаться, размышлял я, — и что? Она просто променяет свое тело на что-нибудь еще: на мои деньги, на мое время, на мое сочувствие. "Вы пробовали здешний банановый ликер?" — негромко спросила меня блондинка. "Пошла ты в жопу", — ответил я и сам удивился: это был чуть ли не единственный случай в моей сознательной жизни, когда я так грубо ответил. Пожав плечами, блондинка взяла свой стакан и отошла. Потом, наверно, будет рассказывать подружкам, как налетела на гомика. Откуда ей знать, что никакой я не гомик — просто вся она у меня теперь как на ладони. Секс — отличная вещь, и не дело позволять бабам дурачить людей с его помощью.

Лора Гейл, Этель, вильбретки — да пропади они все пропадом! С меня довольно. Если Сара Луиза потянется ко мне в постели, я сделаю как она хочет, чтобы избежать скандалов. А нет, и не надо: когда станет невтерпеж, я призову на помощь свою старую, верную подружку — мою руку. Она-то уж никогда мне не надоедала, никогда не предавала, никогда не использовала меня для достижения своих целей.

Так совершилось мое третье прозрение, за которым последовало четвертое — имевшее отношение к моим друзьям.

Итак, женщин для меня больше не существовало, и, чтобы заполнить образовавшийся вакуум, я решил обратиться к своим старым друзьям. Друзей у меня было много — некоторые из них работали вместе со мной в банке, но большинство занималось другими делами. И почему только я так мало с ними виделся все эти годы, почему избегал встреч со старыми товарищами? Я стал звонить им по телефону, и, иногда за обедом или попивая мартини, мы смеялись, совсем как в прежние времена, выявляли изъяны мирового устройства и расходились такие довольные, словно изъяны эти нами уже устранены. Впрочем, большей частью беседы у нас тянулись вяловато. Куда девалось былое остроумие, былое ощущение надежды? Мы разговаривали о своих детях, у которых в жизни все шло вкривь и вкось; о своих профессиях, в выборе которых мы так жестоко ошиблись; о своих приятелях, которые слишком много пили, толстели и ругались с женами. Как правило, после таких встреч мне становилось грустно — грустно настолько, что через какое-то время я бросил звонить друзьям. И все-таки было приятно чувствовать, что они где-то есть — ведь друзей не бывает слишком много.

Однако через несколько месяцев я уже не был в этом столь уверен. В баре клуба "Бэл Мид кантри клаб" я изо дня в день в течение многих лет слышал разговоры о том, что бедные сами виноваты в своей бедности: просто они не желают работать. Особенно горячий отклик эта идея находила у женщин — в основном у тех, которые никогда особо не перетруждались. Сара Луиза, в жизни своей не заработавшая ни цента, высказывалась на этот счет безо всяких обиняков. Если бы бедные работали, говорила она, они не были бы бедными. Но если дело только в этом, спросил я ее однажды, почему тогда во время депрессии бездельничает в пять раз больше людей, чем во время подъема? "Ну вот, опять ты их защищаешь", — ответила Сара Луиза. Другой недостаток бедняков состоял, по ее мнению, в том, что у них слишком много детей. Дети эти вырастут, тоже начнут жить на пособие, потом тоже нарожают детей — и так далее. Сара Луиза не вполне понимала, как заставить бедняков работать, зато отлично знала, как решить проблему детей: их нужно уничтожать в зародыше или, еще лучше, пока зародыша еще нет. Сара Луиза вообще обожала благотворительность: "положение обязывает" — это Симс и Сисси вбили в нее накрепко, — но в особом фаворе было у нее общество "За планирование семьи". Если бы можно было сделать так, чтобы отребье общества не производило нового отребья, вот тогда…