Мери Каммингс - Стеклянные цветы
То, что он задумал, смахивало на самоубийство. Точнее, на убийство — ведь если от движения, от толчков и тряски у Амелии что-нибудь там, внутри, порвется, и начнется кровотечение, то получится, что он сам, своими руками отнял у нее те несколько часов, которых, возможно, хватило бы до прибытия спасателей! Но теперь отступать было уже нельзя — в несчастных, наполненных болью глазах вспыхнуло что-то похожее на надежду.
— Да, сейчас мы соберемся и спустимся вниз! — еще увереннее повторил он. Нагнулся, поцеловал ее в щеку. — Выше нос! У нас все получится, вот увидишь!
— Центр, говорит Робинзон-четыре! — В который раз уже за этот бесконечный вечер… — Герр Цолль там, у вас?
— Нет, его сейчас нет. Он вернется через полчаса.
Что ж — пожалуй, оно и к лучшему, одним неприятным разговором меньше.
— Девушка, как вас зовут?
— Что? — неуверенно сказала диспетчер. — Э-э… Фредерика.
— Фредерика, мне нужна ваша помощь.
— Да… да, конечно, мистер Берк — все, что я могу…
— У вас есть там под рукой карта этой долины, где мы находимся, и близлежащих окрестностей?
— Д…да, конечно.
— Вы умеете ее читать? Или есть рядом кто-нибудь, кто умеет?
— Да нет, я умею. Я здесь уже пять лет работаю. — Она все еще не понимала, чего он от нее хочет.
— Тогда откройте ее, пожалуйста, и ответьте мне на один вопрос: если я начну спускаться по склону, то какой стороны мне следует придерживаться, чтобы попасть на двадцать девятое шоссе?
— Что?
— Предположим, я выхожу из дома, — терпеливо объяснил Филипп, — и иду к склону в восточной части долины…
— Да нет, я поняла, — перебила Фредерика, — но вы что, действительно собираетесь сами там спускаться?
— Да.
— Но… герр Цолль уже вызвал спасателей!
Внезапный шум заставил Филиппа повернуть голову. Амелия, кривясь и гримасничая, пыталась подняться; наконец с трудом села и откинулась назад, держась за живот.
— Чего ты?! — прикрыв рукой микрофон, быстро спросил он. — Фредерика, — обратился уже к диспетчеру, — спасатели начнут подниматься через полтора часа — за это время я уже успею пройти полпути, если не больше. Вы же не хотите, чтобы я промахнулся мимо шоссе, так что, пожалуйста, помогите мне, скажите, как нужно идти.
— Мне иначе тебя не видно, — обиженно сказала Амелия.
— Если вы пойдете вниз по склону, то непременно упретесь в шоссе, — наконец-то ответила девушка. — Оно огибает гору, и вы его не пропустите никак.
— Хорошо, спасибо. И еще одна просьба — вы можете сделать так, чтобы там нас ждала машина скорой помощи? А еще лучше — ездила взад-вперед, я не знаю, в какой именно точке я выйду.
— Да… это, конечно, можно, — сказала Фредерика, — но…
— Тогда у меня все. Конец связи!
До подъемника, возле которого Амелия обычно оставляла «санки», Филипп почти бежал, но, завидев впереди знакомую ажурную конструкцию, замедлил шаг. Потом и вовсе остановился.
Вокруг царила тишина. И белизна: белый снег под ногами, белый склон впереди, белые шапки на опорах подъемника. С темного неба падали крупные редкие снежинки, невесомо касаясь лица и оставляя на нем капельки влаги. Тихо, спокойно… мирно…
Теперь, оставшись один, он мог уже не притворяться решительным и уверенным. Что он делает? Точнее, что собирается сделать?! Три мили — в темноте, между деревьями, по глубокому снегу… А если лыжа сломается или этот чертов пластик? Или Амелии станет хуже оттого, что он, не зная дороги, потащил ее неизвестно куда?
А что делать — сидеть и смотреть, как она корчится от боли? И слушать мерное тиканье часов, и тупо повторять: «Нет-нет, все будет хорошо!» — хотя им обоим ясно, что ничего хорошего не будет?
Нет, нужно идти вниз. И молиться, чтобы все прошло удачно. А для начала — отбросить в сторону все ненужные мысли и заняться делом.
Он огляделся — пластиковый лист был всунут между балками опоры. Вытащил его, проверил веревку — обтрепалась, надо бы сменить…
— Рация, пока тебя не было, на разные голоса верещала так, что я думала — лопнет, — мрачно сообщила Амелия, едва он вошел в гостиную.
Она сидела на диване, обеими руками держась за живот.
— Чего ты не лежишь? — Филипп сунул ей пакет со снегом. — На вот, поменяй!
— В могиле належусь, — «порадовала» она. — Ты чего так долго?
— Робинзон-четыре, ответьте, пожалуйста, — позвала Фредерика из рации.
— Опять начали! — кивнула Амелия, заворачивая снежный компресс в полотенце.
«Может, Трент наконец отозвался?!» — подумал Филипп, нажимая кнопку.
— Робинзон-четыре.
— Ой, мистер Берк! Я думала, вы уже ушли! — в голосе девушки послышалось облегчение. — Герр Цолль тут хочет…
Цолль перехватил у нее микрофон.
— Фредерика мне сказала, что вы собрались самостоятельно идти вниз.
— Да.
— Вы ни в коем случае не должны этого делать!
Филиппу с самого начала было ясно, что Цолль любыми способами попытается отговорить его: если делом занимаются профессионалы, то дилетанты должны не проявлять ненужную инициативу, а терпеливо сидеть и ждать.
— Мистер Берк, вы меня слышите?! — не услышав ответа, поинтересовался Цолль.
— Слышу.
— Группа будет на шоссе уже через час и сразу же начнет подъем.
— За это время я успею пройти полпути вниз.
— Вы что, готовы взять на себя такую ответственность — тащить больную беспомощную женщину в одиночку по снегу? А если вы заблудитесь, и нам придется выручать еще и вас?
— А если эти несколько часов, когда мы будем тут сидеть и ждать, окажутся для нее критическими? Вы готовы взять на себя такую ответственность? — огрызнулся Филипп.
— Доктор Ланг считает, что даже если ее госпитализируют утром, то никакой опасности нет.
— Доктор Ланг там, а я здесь, и я лучше вижу, что происходит. Ее нужно срочно доставить в больницу — понимаете, срочно! Поэтому я и просил Фредерику, чтобы на шоссе нас ждала машина скорой помощи.
— Да, она мне сказала. Но, мистер Берк, я все же прошу вас не совершать опрометчивых действий.
— Герр Цолль, я понимаю всю ответственность, которую беру на себя этим поступком. — Филипп глубоко решительно вздохнул. — Конец связи.
Обернулся к Амелии.
— Ну, а ты что скажешь?
— Пойдем уже, а? — в хмуром голосе послышались жалобные нотки. — Сил больше нет…
Возможно, ока боялась, что если его снова начнут отговаривать, то в конце концов убедят, поэтому хотела побыстрее убраться из дома. Молча, без возражений, дала себя одеть, даже, как могла, помогала. Чувствовалось, что каждое движение отдается ей болью, но она упорно старалась не стонать, хотя дыхание то и дело сбивалось, и губы сжимались в «ниточку».
