Зеленое солнце - Марина Светлая
Но Стах на подобные разговоры шел неохотно, ворчал, что тяжел на подъем, когда нужно что-то менять, и уверял, что ищет нового начальника охраны, правда пока безуспешно. Да и вообще они теперь редко виделись. Шамрай-старший пару раз в неделю выдавал указания, а потом исчезал в своих сделавшихся бесконечными поездках и словно бы избегал прямого контакта. Назар бы обязательно это заметил, если бы не был под завязку занят. И его дни, начинавшиеся с восходом, теперь и тянулись практически без перерывов на сон и еду, заканчиваясь поздними ночами, потому как и прежних обязанностей с него никто не снимал. Он до сих пор отвечал за патрулирование леса.
За этот месяц Назар похудел и даже казался изможденным. Почти без сна и без возможности нормально поесть. И все же не останавливался ни на минуту, потому что знал — чем скорее закончит, тем скорее уедет.
Нужно было решать с Тюдором. Заниматься птицей у него теперь уже совсем не было времени. Пришлось перевезти его из вольера в усадьбе Шамраев к Бажану, но кречет егеря слушался неохотно, толку от него на охоте не было, и чаще всего Бажан ворчал, что лучше бы насовсем его отпустить, однако расстаться с ним окончательно у Назара не хватало духу. Да и Стах встал на дыбы — слишком дорогая птица, чтобы так разбрасываться.
«Стах Стахом, а ты его хозяин, тебе и решать. Но не жизнь ему здесь, только в небо и глядит», — пожимал плечами Бажан и оставлял все это на Назаровой совести.
«Пусть хоть перезимует», — вздыхал тот и старался вырываться на полчаса в охотничье хозяйство, но выходило это отнюдь не каждый день. А ловчей птице нужны ежедневные тренировки. Это тоже мучило его совесть.
Еще хуже становилось с мамой. Та демонстрировала ему полное неодобрение, часто плакала, давила и регулярно закатывала истерики о том, что эта «столичная лярва» ему не пара. Назар ничего ей не отвечал — физически все силы высасывала из него работа. А головой он давно уже был не здесь. До такой степени не здесь, что лишь тянул лямку от звонка до звонка Миланы и все еще оставался в Рудославе по единственной причине — он не мог бросить дядю Стаха решать все проблемы самостоятельно только потому, что сам надумал жениться.
А потом количество звонков сократилось. Нет, не сразу. Первый месяц все было хорошо. А уже в начале октября Милана ошарашила новостью: предложили несколько кастингов в журналы, а какое-то агентство всерьез рассматривало возможность с ней поработать. И это было первым крупным предложением, которое сулило перспективы, потому Милана прыгала едва ли не до потолка и увлеченно рассказывала ему, что собирается надеть, куда ей надо подъехать, кого она там увидит, и как будет выкручиваться с папой — она опасалась его злости, но и профукать свой шанс тоже не хотела.
Назар не очень понимал, отчего злится «папа», не особо вникал, что там за шанс такой, и слабо себе представлял, сколько Милане платят. Но знал одно: все это снова ее отнимает. Потому что в октябре она и правда начала пропадать, а Назар, как тот кречет, словно бы забился в угол вольера и не знал, к чему себя применить.
Фантазия рисовала ее жизнь как череду вспышек камеры, новых знакомств, влиятельных и обеспеченных мужчин и развлечений. А он в земле ковыряется, у него мозоли на пальцах и под ногтями грязь. И камни эти чертовы он почти уже ненавидит.
И особенно сильно в те дни, когда не удается с утра дозвониться, потому что она снова похватала что-то быстренько со стола и умчалась в неизвестном направлении.
Вечером расскажет. Если сможет. Если время найдет. Так наступало похмелье. То самое, которого не случилось сразу. И постепенно он начинал замечать вокруг себя что-то еще, но даже смотреть по сторонам было больно.
В этой реальности пару раз он видел в городке Аню Слюсаренко. Видел, но не подходил. Внутри от этих случайных взглядов ворочалось что-то неопределенное, мутное, вязкое. Стыдное. Он понятия не имел, сделала ли она аборт, но спрашивать напрямую не хотел и выдерживал характер. Знал, что если проявит интерес, то потом не отвяжется. Лучше бы, конечно, сделала. Лучше бы хватило благоразумия. Что учинят ее родители, если узнают, — он себе не представлял. В скандале, который устроят ему, не сомневался, но это, черт подери, чепуха. Аньку было немного жалко. А еще маму. Маме это тоже как ножом по сердцу. И тут уже ему следовало принимать какое-то решение — молчать ведь и правда никто не будет, если Аня решила сохранить… ребенка. Наверное, это уже известно, если решила.
И дурацкое «если» тоже терзало его в ту осень, от которой спасала только работа, но она же и затягивала, будто бы болото, не было ей ни конца, ни краю.
Узнал он от Лукаша. И нет, не в тренажерке. Назар ее забросил давно. Он вообще все на свете забросил, кроме телефонной трубки, которую сжимал в руках — Милана сбрасывала ему фотографии из портфолио, селфи и виды «нашей» квартиры. Хотя и не так бодро, как поначалу.
«Устаю», — говорила она. И он старался ей верить.
В тот вечер, единственный более-менее свободный за долгое время, она отмахалась от него своей чрезвычайной занятостью — сначала не взяла трубку, потом коротко отписалась, мол, показ у нее. Шамрай мрачно усмехнулся в ответ на это сообщение и увалился на кровать, чтобы задрыхнуть со злости и не думать больше ни о
