Даниэла Стил - До конца времен
– Твоя мать никогда не разрешила бы тебе того, что я запрещаю! – отчеканил он. – Ревекка была послушной женой. Еще раз повторяю, Лиллибет Петерсен: я не желаю, чтобы «англичане» издали эту твою книгу. Немедленно дай им знать, что ты передумала!
– Я никогда не пойду на это, папа, – тихо возразила Лили. – Я хочу, чтобы моя книга была опубликована. И я не сделала ничего плохого.
– Ты не подчиняешься мне и говоришь, что не сделала ничего плохого?! Повторяю в последний раз: я запрещаю тебе публиковать эту книгу. И писать тоже! Ты будешь изучать Библию и выйдешь замуж, когда я найду тебе мужа. Это решено.
– Ты не можешь заставить меня перестать писать и не можешь выдать замуж против моей воли. Я не твоя рабыня, и я не в тюрьме!
– Ага, я понял! Ты хочешь убежать и жить с «англичанами», верно?! Этого тебе хочется, правда? – В голосе Генрика явственно прозвучали угрожающие нотки, но Лиллибет не собиралась отступать, хотя и знала, каков он в гневе.
– Вовсе нет! – храбро ответила она. – Я хочу остаться здесь, в нашем доме, с тобой и с братьями. Если хочешь, я буду жить здесь, пока не состарюсь, но писать я не перестану. Этого требует моя душа, понимаешь? Мне необходимо это как воздух!
– Для души необходим только Бог, и ничего кроме Него. Вот тебе мое последнее слово, Лиллибет: если ты издашь эту свою книгу, я не позволю тебе оставаться в моем доме. А сейчас ступай в свою комнату. Ужин я приготовлю сам. И еще – я не желаю больше слышать о бесовской книге! Надеюсь, тебе хватило ума не подписывать никаких бумаг?
– Я заключила авторский договор. – Лили по-прежнему говорила очень тихо, почти шепотом, но сейчас ее голос прозвучал неожиданно твердо.
– Тогда напиши в издательство, скажи, что ты передумала. Они не смогут заставить тебя публиковать книгу против твоей воли.
– А ты не можешь заставить меня ее не публиковать! – с горячностью возразила она. – Вот, я честно говорю тебе об этом. Я не хочу лгать и обманывать.
Генрик начал терять терпение.
– Ты никуда не выйдешь из этого дома, пока не разорвешь контракт. А если ты не подчинишься, я… я потребую, чтобы тебя отлучили от церкви и… и изгнали из поселка! Отправляйся к своим «англичанам», если ты так этого хочешь!
– Ты не заставишь меня уехать, потому что я этого не хочу! – почти выкрикнула Лиллибет. Никто из детей еще никогда не осмеливался перечить Генрику, поэтому, когда Лили вышла из комнаты и стала подниматься по лестнице к себе, старик буквально трясся от ярости. Сыновья слышали, как он с криком стучит кулаком по столу, и не показывались. Боясь попасть под горячую руку, они дожидались снаружи, пока буря немного уляжется. Мальчики понимали, что случилась какая-то беда, но никто из них даже не догадывался, в чем дело. И уж конечно, никому из них не могло прийти в голову, что их сестра написала книгу.
А Лиллибет уже сидела в своей крошечной комнатке. Она больше не сказала отцу ни слова и не вышла к ужину. Когда наступила ночь, она разделась и легла, но не спала, а все думала о своей книге, о Роберте, о контракте. Нет, решила Лили, она ни за что не станет разрывать договор. Несмотря на отцовский гнев, она решилась довести дело до конца.
Утром она все же спустилась вниз и как ни в чем не бывало занялась домашними делами. Отец не сказал ей ни слова. В течение нескольких дней он вообще не заговаривал о случившемся. Только в среду Генрик неожиданно спросил, написала ли она в издательство и потребовала ли остановить издание книги.
– Нет, папа, – тихо ответила Лиллибет. – Не написала и не напишу.
Он ничего не сказал, только покачал головой. Еще две недели Генрик вообще с ней не разговаривал, так что в конце концов доведенная почти до отчаяния Лиллибет отправилась за советом к Маргарет, поскольку та была в курсе происходящего. Генрик рассказал ей и о книге, и о глупом упрямстве дочери, которая не желала подчиняться освященному веками укладу. Подобная откровенность была совершенно не в его характере, и Лили могла объяснить ее только тем, что отец наконец-то надумал жениться на старой подруге матери. Давно пора, думала она по этому поводу.
– Ничего, – сказала ей Маргарет. – Генрик, конечно, упрям как осел, но со временем он успокоится и начнет рассуждать здраво. Разумеется, тебе нелегко приходится, но… Знаешь, у нас, женщин, есть одно секретное оружие – терпение. – Она лукаво улыбнулась. – Пусть мужчины бесятся и мечут громы и молнии сколько хотят; женщина, которая умеет терпеть, всегда добьется своего. В общем, полагаю – все будет нормально, нужно только немного подождать. Что касается твоей книги и всего, что ты сделала, то, я думаю, твоя мать тобой бы гордилась. Да, гордилась!.. – негромко повторила Маргарет, и Лили изумленно воззрилась на нее. Подруга матери всегда казалась ей слишком покорной и смиренной, и даже несколько туповатой, неспособной нарушить ни одного из правил, которые предписывали женщинам сидеть дома, воспитывать детей и во всем слушаться мужа. Она не ожидала, что Маргарет вот так просто возьмет и поддержит ее, пусть даже только на словах.
А Маргарет действительно считала, что Лиллибет все сделала правильно. Правда, сама она за всю свою жизнь прочла от силы три книги (включая Библию), однако ей казалось, что раз Лили не хочет иметь мужа и детей, ей просто необходимо чем-то заполнить свою жизнь. Так почему бы не книгами, которые Лили обожала с детства, как было прекрасно известно Маргарет? Ей это казалось вполне логичным и естественным, однако Генрик явно придерживался другого мнения. В течение еще двух недель он то бранил дочь, угрожая ей самыми страшными земными и небесными карами, то вовсе переставал с ней разговаривать, но она не сдавалась. Чувствуя, что проигрывает войну характеров, отец снова заговорил об избегании, и на этот раз за его словами чувствовалась решимость привести угрозу в исполнение.
Избегание было, пожалуй, единственным, чего Лиллибет по-настоящему страшилась. Это означало, что ее навсегда выгонят из поселка и запретят возвращаться и никто из прежних знакомых, соседей и родственников не сможет с ней ни разговаривать, ни помогать ей, чтобы не разделить ее участь. В начале сентября Лиллибет не выдержала и написала письмо Роберту Белладжо, в котором рассказала о происходящем и попросила, если возможно, отказаться от издания книги. Она обещала также вернуть ему аванс, из которого не истратила ни цента, и даже приложила к письму заполненный и подписанный чек на всю сумму из своей временной чековой книжки. Письмо она отнесла Джо Латтимеру (на сыроварню ей пришлось идти пешком) и попросила отправить его в Нью-Йорк.
