Надбавка за вредность - Вера Эпингер
Александр ушел чуть позже, дав еще немного информации для размышления. Итак, выходило, что по брачному договору картины принадлежали Ольге. Вопрос: зачем ей врать про отсутствие договора?
— Это подтверждает ее слова о том, что стоимость коллекции сильно завышена. Ей действительно не нужны полотна, — объяснял мне Кирилл. — Меня смущает лишь то, что часть из них была куплена на аукционах — значит, имеется другая экспертная оценка. Она тоже в материалах дела. Кстати, ты заметила, что если сложить стоимость всех картин, то она и правда выходит гораздо меньше заявленной в общем заключении?
— Заметила, — кивнула я. — Но если они составляют общую коллекцию, то могут и правда стоить приличную сумму. Коллекция — это не одно полотно. Целое ценится выше отдельных частей.
— Тут все гораздо проще. Ты ищешь подвох там, где его нет. Им скучно, дорогая моя. Оба не хотят остаться в дураках — не исключен вариант, что, даже если сейчас картины и стоят не баснословную сумму, то завтра их цена может взлететь до небес. И наоборот. А кто останется крайним? Мы останемся крайними. При любом исходе вина будет лежать на тебе, как представителе. Потому что не предупредила или сомневалась и еще тысяча этих «или». Запомни — никогда не лезь в те сферы, в которых ты не разбираешься. Запутаться — легко, испортить себе репутацию — еще легче.
— Ты сам дал мне это дело! — не удержалась я от ехидного комментария.
— Дал, — не стал спорить Воронцов. — И уже жалею. Сначала я, как и ты, воспринял происходящее серьезно. Сейчас же вижу, что перед нами разыгрывают спектакль. Чего стоят эти броски: отдайте ему, заберите сами! Сущий бред, — Кирилл, словно хищник, обходил меня по кругу, постепенно приближаясь все ближе. Я неотрывно следила за ним, понимая, что в его словах есть смысл, но… его действия заботили меня куда как больше, чем слова.
— Кроме того, происходящее больше напоминает мне сюжет какого — нибудь малобюджетного детектива, в котором убийцей окажется жена. Применительно к нашей ситуации выйдет и вовсе, что настоящие картины уничтожены, а, извини, «втюхать» пытаются жалкие подделки.
Воронцов оказался передо мной. Очень медленно убрал пряди, выбившиеся из прически, с лица, как будто бы специально касаясь кожи на мгновение дольше, чем необходимо. Поймал мой взгляд, изогнул бровь. Большой палец очертил контур моих губ.
— Встретимся с Ольгой, расскажем о предложении… — другая рука оказалась у меня на талии. — Посмотрим на ее реакцию. И в случае, если она оправдает мои ожидания, ты сможешь перестать забивать себе голову. — Скулу обжег поцелуй. — Подписываем с ней договор, согласно которому тебе нужно проиграть дело. А дальше… — мужские губы спустились на шею. — Мы его выиграем, и картины останутся у Ольги. Брачный контракт, Кира, не оставляет простора воображению. Его составляли умные люди. Гораздо умнее Ольги. И они предусмотрели, — новый поцелуй коснулся места, где, словно сумасшедший, бился пульс. — Все варианты.
— Но я же не выполню условия договора и… интересы клиента… — выдохнула я, чувствуя, как тело охватывает жар.
— Забудь. Я же сказал, что тебе нужно выиграть. А выигрыш в данном случае подразумевает как раз удовлетворение, — Воронцов резко развернул меня и прижался со спины, позволяя мне почувствовать его желание. — Исковых требований.
— Кирилл, — попыталась облагоразумить начальника я. — Она меня уничтожит.
— Нет, дорогая, — прошептал он. — Она уничтожит тебя, если ты проиграешь.
— Но договор…
— У нас уже заключен договор, Кира. И в нем ясно прописано, что изменение исковых требований после моего согласия на представительство не допускается, — обе руки Кирилла с силой сжали мои бедра. — Диспозитивность, Кирюш, главный принцип гражданского права, — по позвоночнику пробежала волна дрожи. — Условия здесь ставлю я. Дело клиентов — соглашаться на них или нет. Ольга же… — Кирилл подцепил подол юбки, — подмахнула договор, не глядя. Всегда читай, что подписываешь, — я попыталась одернуть юбку, но не преуспела. — Так что новый договор силы для нас иметь не будет, ибо старый он не юридической силы не лишает, — Нет у нас такого основания прекращения обязательств, если ты помнишь. А изменением договора по статье Четыреста пятьдесят Гражданского Кодекса это считаться не будет, потому что запрет на изменение по соглашению сторон прямо предусмотрен в первом договоре. Только расторжение отдельным актом.
Кажется, я начинаю сходить с ума. Как можно говорить такие серьезные вещи и соблазнять?
— Спорная ситуация, дорогая, — все-таки одернула юбку, но тут же получила по рукам. — Не смей. Нечего было надо мной издеваться. Так вот… несколько договоров, а значит толкуем по статье Четыреста Тридцать один ГК. Выясняем общую волю сторон с учетом цели договора… Ты меня слушаешь? — Кирилл замер.
— Да, — кивнула я, стараясь сосредоточиться. Почему я не сопротивляюсь? Потому что мне нравится то, что происходит, и стыда от этого я не ощущаю.
— Исковые требования заявлены? Заявлены. А, значит, воля клиента — выиграть дело. И их с Ангелиной детские планы мести меня не волнуют. Хотела картины? Они их получит.
— Но все равно… — продолжала из последних сил настаивать я. — Так нельзя…
— Она подставить тебя хочет. Чтобы ты дело проиграла… такая слава о тебе пойдет, что не отмоешься.
— Так ведь договор же будет…
— Со мной, не с тобой. На тебя будет оформлена доверенность на представление интересов. Стороной нашего соглашения ты являться не будешь, — отрезал Кирилл, и его руки начали расстегивать блузку.
Неужели это та самая «мстя»?
— Кирилл, сейчас должна приехать Ольга, — попыталась воззвать к совести Воронцова. Но совесть уснула и просыпаться не собиралась.
— Через полтора часа, Кира.
— Разве? — наивно уточнила я, прижимая руки к груди и не позволяя ловким пальцам расстегнуть следующую жемчужную пуговку.
— Убери руки, — опасно выдохнул Кирилл. — Сама виновата. Отлично спалось, егоза?
Ой. Но руки все равно не убрала, хотя очень хотелось.
— Ты так мило улыбалась Шерну, — продолжил он, накрывая своими ладонями мои и сжимая грудь. Вывернулся, змей! И не улыбалась я Александру — наоборот, старалась сохранять серьезное выражение лица. Нет, может и случайно улыбнулась, но… неужели так простая улыбка задела?
— Кир, — простонала я, понимая, что останавливать его не хочу, но надо. — А чем же вы занимались в кабинете с Полиночкой, втроем, что ты сейчас такой взбудораженный? — решилась пойти на таран.
Воронцов рассмеялся и убрал руки. Чтобы тут же вернуть их на талию. Резко развернул меня и, поймав мой несколько ошалелый взгляд, усмехнулся:
— Ревнуешь?
Ответить не позволил — поцеловал, отчего у
