Цена согласия - Слава Доронина
— Какое-то — это полгода? Год? — Голос его жены звучит жалко и обреченно.
— Месяца три. Вряд ли меньше.
Полина шумно вздыхает и уходит. Третьяков продолжает изучать бумаги с таким же равнодушным лицом, а потом ставит на них красивую размашистую подпись и открывает папку, которую принесла ему жена.
Я кусаю губу, чтобы не позволить вырваться неуместным вопросам, но от одного не могу удержаться:
— Вы часто меняете локацию?
— Так надолго впервые. В следующем месяце стартует проект, который мы с Костей обсуждали почти два года. На начальном этапе я не могу пустить все на самотек и просто посадить людей. Нужно личное участие.
Я киваю, соглашаясь. Мы с Костей постоянно мотаемся по миру. У нас давно кочевнический образ жизни. Дома бываем редко. Сумки почти не разбираем.
— Жена против?
— У нее свой бизнес. Тяжело разрываться между личной жизнью и социальными проектами. Пытается подстроиться под мой ритм.
Третьяков неохотно отвечает на вопросы, и я решаю прекратить «допрос». Закончив дела, еду в отель. По плану отдых, а завтра — поездка в село. Не представляю, как все успеть. Но утром оказывается что ни в какое село ехать не нужно.
Машина привозит меня на Новодевичье кладбище. Водитель тоже выходит на улицу и просит идти за ним. Шаги даются с трудом, грудную клетку сковывает необъяснимой тревогой, я не готова к новым потрясениям. Достаю телефон из кармана пальто и смотрю на часы. Совершенно точно мы уже не успеем в село.
Приближаемся к надгробным плитам и, увидев надписи, я опускаю руку, в которой сжимаю сотовый, и чувствую, как по щекам начинают течь слезы.
— Я буду поблизости, — говорит водитель и отходит в сторону.
Смотрю на памятник, на котором мое имя, а потом перевожу взгляд на соседние и оседаю на холодный мрамор. На первом и втором — имена мамы и папы, а на третьем — бабулино имя. Чуть подальше лежат родители Кости. Его первая жена и сын похоронены на этом же кладбище, но в другом месте. Рядом еще есть свободное место. Становится жутко от понимания, для кого оно.
Не знаю, сколько так сижу и плачу. Поднимаю руку с телефоном и открываю интернет. Оказывается, несколько месяцев назад кладбище в селе все-таки снесли и построили трассу. Костя помнил, что это может произойти, и перезахоронил моих близких, позаботившись о том, чтобы мне было куда приходить… Боже… Прикрываю рот ладонью и чувствую одно: хочу поскорее обратно домой, к Гончарову. Хочу обнять его и сказать, как сильно люблю.
— На улице холодно. У меня распоряжение отвезти вас в аэропорт к назначенному времени.
В родном городе я надеялась увидеть девчонок и Зою, хотя бы издалека, когда поеду на кладбище. Получается, уже не увижу? Впрочем, наверное, и не нужно. Это бы меня окончательно размазало. Костя всё предусмотрел.
Дорога домой проходит как в тумане. Постоянно думаю о Косте и вспоминаю те дни, когда была одна и сходила с ума от тоски по Гончарову. Мои чувства не изменились за эти годы.
Я все так же безумно его люблю. Хотя нет, теперь, кажется, еще сильнее.
Раньше я возмущалась, что Костя немногословен и редко говорит со мной по душам, но его поступки и красноречивые взгляды… Это значит куда больше, чем слова.
В аэропорту меня встречает Гончаров, как и обещал. Сначала держусь, пытаюсь дышать, чтобы не расплакаться и не повиснуть у него на шее: Костя не любит и не позволяет себе на людях лишнего. Оказавшись в машине, все-таки начинаю реветь. Обнимаю его за плечи и заливаю слезами его пиджак.
Столько всего во мне сейчас намешано. За эти два дня был такой выброс адреналина, что, кажется, сердце вот-вот разорвется от боли, от понимания, чего я хочу на самом деле, но очень боюсь. Четко даже не могу объяснить свой страх.
— Ну все, Маша. Не думал, что это вызовет у тебя столько эмоций, — произносит спокойно Гончаров. — Мне казалось, тебе будет приятно. Твоя бабушка и дед Иван однажды очень мне помогли, они единственные поддержали, когда все в селе отвернулись. Но дело даже не в этом, а в том, что тебе дорога память о родном человеке. А следовательно, и для меня это имеет значение, — тихо продолжает он.
— Спасибо, — всхлипываю Косте в шею.
Он успокаивающе гладит меня по волосам и спине.
— Я не только поэтому плачу, — признаюсь ему. — Случилось кое-что еще. — Отстранившись от Гончарова, вытираю слезы и лезу в карман в пальто.
Показываю Косте тест на беременность, который сделала накануне утром.
— Ты… — Он осекается.
— Нет, отрицательно, — качаю я головой и снова плачу. — Но сначала подумала, что да.
— Ничего не понимаю. — Костя в недоумении смотрит на меня. — Тогда почему ты плачешь?
— Я осознала, что хочу ребенка, но… мне страшно.
— Страшно? — переспрашивает Костя. — Поверь, это чувство никуда не денется и станет только сильнее. Спать спокойно, без тревоги за жизнь и будущее ребенка, ты уже не сможешь. Это нормально явление. У всех родителей так, — заверяет он.
— Родителей? — Я закусываю губу и смотрю на тест с одной полоской. От слез все расплывается перед глазами.
— Да. Похоже, пришло время. Ты же знаешь: у меня всё и всегда под контролем. Ну почти. — Костя ласково проводит тыльной стороной ладони по моему лицу. — Рафаэль живет на две страны и здорово нам помогает, моим преемником стал Третьяков. Володя — толковый парень. Изначально я делал ставку на младшего Багдасарова, но Янис до сих пор считает меня виновным в их расставании с Алёной и в том, что с ней произошло несколько лет назад. Отчасти он прав. На тот момент так сложились обстоятельства, что я не смог ребятам помочь. Давить на Яниса и
