Ольга Дервиш - Положительная нота
– Ты все такой же льстец! – всплеснула женщина руками. – Хоть что-то в этой жизни не меняется! – рассмеялась. Легко так, непринужденно. Речинский уже и забыл, какая она. Всё общение за прошедшие после развода годы сводилось к нечастым телефонным звонкам и нескольким визитам, когда Стас навещал еще маленького Илью.
Он сделал приглашающий жест, дождавшись, когда Елена разуется, и они переместились в гостиную.
– Илья рассказывал, – она кивнула на его ноги. – Мне жаль.
– Уже иду на поправку. Надеюсь, через месяц максимум, я буду уже стоять на своих ногах. Может, с костылями, но это уже другое дело.
– Конечно… – неловко помолчали. – Больно?
– Почти нет. Со мной занимаются каждый день. Постоянная сиделка и приходящие специалисты. Без них я бы до сих пор лежал.
– А та женщина… ну, которая была за рулем?
Стас нахмурился. Очень непривычно было думать о Ксюше, как о ком-то далеком, в каком-то глубоко третьем лице, так это прозвучало в устах Лены.
– Ты имеешь в виду Ксению? А Илья не рассказывал?
– Вскользь упомянул. Ничего конкретного. Это твоя… приятельница?
Интересный расклад, – подумалось Речинскому. – Значит их сын никак не обозначил матери присутствие Ксюши в своей жизни. Самого главного – не рассказал.
– Знакомая, – только и смог вымолвить.
– А Илья? Он сказал, у него есть девушка. Но ты же знаешь его, он скрытный, никогда и слова лишнего не произнесет. А мне любопытно. Ты ее видел?
– Я? – разговор стал для Стаса неудобным. – Ну… да. Видел.
Женщина напротив вся оживилась:
– Расскажи! Боюсь, он долго еще будет меня мучить.
– Послушай, Лен, давай он сам тебе всё расскажет и… покажет. Я думаю, не в праве обсуждать за его спиной его личную жизнь.
– Боже, Стасик! Это же наш сын! Неужели ты до сих пор весь такой правильный, что не бросишь старой знакомой хоть маленькую косточку, чтобы я погрызла ее, пока жду полноценного обеда!
– Лена, откуда такие сравнения?! – воскликнул Речинский.
– Ну, хоть что-нибудь! Какая она? Блондинка или брюнетка? Рыжая?
– Лен… – он исподлобья посмотрел на нее, но она не сдавалась, и он вздохнул. – Блондинка.
Лицо бывшей просияло, будто ей пообещали миллион.
– А сколько ей лет?
Станислав едва не подавился, вдохнув.
– Насколько я знаю, она старше Ильи, – соврать, что не знает, не смог, но и обсуждать Ксюшу вот так не хотелось совершенно. – Всё! Лена! Хватит! Я больше ничего не скажу.
– Ну, Стааас! Ну, ты хоть скажи, у них серьезно или так…?
– Всё, я сказал! Спросишь у Ильи сама.
Елена поникла. В гостиную вошла Люба, расставила чашки.
– Садись и ты с нами чаю попей, Любаш, – обратился к ней Стас в надежде, что при домработнице бывшая жена не станет задавать неудобные вопросы.
***
Январь. Воскресенье
В воскресенье Илья спустился только к обеду. Да и то, только потому, что мать была здесь. Оставлять ее на отца дольше было бы уж совсем неприлично. Не то, чтоб он тяготился ее присутствием, все же они прожили бок о бок столько времени. Но за прожитые в этом доме месяцы он привык существовать в этом доме независимо, и теперь приходилось снова подстраиваться под кого-то, кроме себя.
– Привет. – Он слегка обнял мать, прежде чем садиться за стол, кивнул отцу и скользнул взглядом по Любе.
– Сынка, – улыбнулась мама. – Долго спишь.
– После работы, мам. Уже забыла?
– Ах, да. Ну, садись, милый, садись с нами, хоть к обеду успел, и то хорошо. А потом мы с тобой поболтаем!
– Мне учить надо, мам. У меня завтра экзамен.
– Да? Ну, ты же умник у меня, поди знаешь всё.
– Лена! – не выдержал отец. – Если сын в кои-то веки собрался что-то учить, пусть учит.
Илья недовольно нахмурился на отца, но промолчал.
– Выучит, – потрепала мать плечо сына. – Он молодец! Умный, работящий, красавец вон какой вымахал!
– Маам…
– «Умный красавец», рассказал бы лучше матери… – Илья бросил предостерегающий взгляд, который не возымел действия, – о планах на жизнь.
– Каких планах? – заинтересовалась Лена.
– Нет никаких планов, – ответил Илья.
– Что так? Ты что же, настолько труслив и безответственен? – не унимался отец.
Парень зло бросил ложку на стол, которая отскочила от супницы и со звоном упала на пол, так, что мать и Люба вздрогнули. Встал и нагнулся над столом к лицу Стаса.
– Я буду делать то и тогда, что и когда посчитаю нужным! Не лезь!
– Илья, мальчик мой… – обеспокоенно пробормотала мама. Да, она видела его всяким, но хамить он при ней себе никогда не позволял.
– Да, Лен. Вот таким он, оказывается, тоже бывает. Сядь! – рявкнул сыну. – Не расстраивай мать!
– Ты начал этот разговор!
– Боюсь, иначе ты так и будешь бегать. Или тебе всё это не нужно? Тогда… – Стас осекся.
– Что? Заберешь себе?
– Заберу! – удар ладонью по столу вторил этому заявлению.
– Люба, что тут происходит? – взмолилась Елена.
Домработница со смесью ужаса и любопытства на лице продолжала следить за перепалкой, оставив вопрос без ответа.
– Так забирай! – сказал и тут же пожалел. Он не собирался ни с кем делиться. – Она и сама, как говорит, была бы не против такого расклада! Только вот отцом тебя это не сделает! Всё равно останешься дедом!
– Дедом? – вычленила главное гостья. – Илья, ты что же… сынок…
– Да, Лена, мы с тобой скоро станем дедушкой и бабушкой. И я думаю, это первое, что должен был тебе рассказать наш сын вчера.
Илья с ненавистью смотрел на отца. Да, он собирался рассказать матери. Но не так. Не так! Всё не так! Как же его бесило всё! Ксю со своими сравнениями не в его пользу, отец, который режет по живому, мама, которая не ко времени настойчива и любопытна. И да, Люба! Которая с нескрываемым злорадным триумфом восседала по левую руку и торжественно подносила ложку с супом ко рту!
– Да пошло всё! – Речь выскочил из столовой зоны, взбегая по лестнице, едва сдерживаясь, чтобы что-нибудь, попавшееся под руку не сломать.
Елена постучала в комнату к сыну через полчаса. Ответа не последовало, но дверь оказалась не заперта, и женщина тихонько вошла.
Илья лежал на кровати в больших наушниках и смотрел в потолок. Заметив родительницу, нехотя освободил уши и приподнялся.
Женщина потопталась у входа, но решилась и подошла. Присела на краешек.
– Сынок… – начала несмело. – не хочешь поговорить?
– Нет.
– Но это же важно…
Речь отвернулся и уставился в окно, за которым уже темнело.