Марина Маслова - Спляшем, Бетси, спляшем!
Саша увозит Алису в Лондон, где должен присматривать за ней до конца года вместе с миссис Лейдж, Алик живет в семье Минотти под присмотром кузин и тетки, а я все больше вживаюсь в роль Ирен. Так же, как прошлый раз я отождествляла себя с Лидией, так и сейчас все, что переживает моя героиня, проходит через мое сердце.
Помню, как мы снимаем вечеринку, на которой встречаются все герои — Ирен, Поль, Серж, бывшая жена Поля, которая пытается соблазнить Сержа и ее новый друг, который восторженно рассматривает Ирен. Я должна петь песенку, пытаясь привлечь внимание мужа, увлеченного другой. Предполагается, что все мы уже прилично выпили, и петь я должна что-то любовное и легкое.
— Пой, что хочешь! — кричит мне Витторио.
Я сразу не могу сообразить, что подходит в такой ситуации, и поэтому начинаю то, что люблю с детства. Я пою песню Эдит Пиаф. Голоса у меня, конечно, нет, но я непроизвольно подражаю ее тембру и манере исполнения, жестам и выражению ее трагического лица. Когда я с сомнамбулической улыбкой на губах пою припев в ритме вальса, протянув руки вперед, чуть взмахивая кистями и легко пританцовывая, мои глаза невидяще устремлены вдаль. После съемки Витторио показывает мне получившиеся кадры и сам ошеломлен результатом.
— Лиза, ты гений. Эти кадры будут твоей славой! Ты здесь настолько отрешена от всех проблем, что верится — это все пустяки перед тем главным, что есть только в тебе самой. Как тебе пришло это в голову?
— Я очень люблю французский шансон, написала исследование о его поэтике. И я обожаю Эдит Пиаф с детства, как впрочем и твоя жена.
— Но у тебя так замечательно получилось!
То же самое мне говорит и Жан-Луи:
— Во Франции это будет иметь оглушительный успех!
— Ты думаешь? — заинтересовалась я, — Значит, можно запросить больше денег.
— Ты и так немало заработаешь на этом фильме.
— Я заранее передала все мои деньги в Фонд помощи детям Чернобыля.
— О! Тогда и всем нам нужно сделать взносы?
— Это было бы замечательно! Тогда это специально отметят в титрах.
К Рождеству наконец все отснято, я еще должна приехать озвучивать роль, но на праздники лечу домой в Лондон, к Алисе. Сразу после Нового года Саше пора возвращаться в Ленинград. В Рождество мы сидим в Фернгрине у пылающего камина, все уже отправились спать, дети развесили чулки, и мы с Сашей остались дожидаться, когда все крепко заснут, чтобы разложить подарки. Саша рассказывает мне о своей работе. Полгода он собирал данные о психическом состоянии детей после пережитой катастрофы: автомобильной или железнодорожной, пожара и так далее. Теперь он написал об этом статью и собирается ехать в Армению работать с детьми после землетрясения. Я не видела Сашу почти полгода и с удивлением замечаю, как он изменился: раздался в плечах, лицо стало тверже. Передо мной красивый и взрослый мужчина.
— Бетси, ты какая-то печальная, что с тобой?
— Ничего, Саша, я просто устала на съемках. Настоящие актрисы наверное так не устают. Они снимаются в трагедии, а вечером спокойны и веселы. Я, когда пишу, тоже переживаю все, как на самом деле, мне всегда тяжело писать, а уж на съемках — я вся на нервах.
— Когда-нибудь я займусь этим. Это ведь очень интересно: как сами актеры и писатели реагируют на эмоциональное содержание своей работы. Но тебе было бы легче, если бы тебя сейчас кто-нибудь любил. Когда ты снималась прошлый раз, с тобой ведь был Джек? И этот мальчик, твой партнер?
— Откуда ты знаешь?!
— Мама рассказала.
— Да, случай как раз для психолога. Хотя я не хотела, чтобы ты узнал.
— Бетси, если тебе сейчас трудно, может, ты мне расскажешь? Я мог бы тебе помочь.
— Я никогда не буду тебе исповедоваться. Сын ты мне или психоаналитик?!
— Знаешь, я тоже не хотел бы с тобой разговаривать, как с пациенткой. Я бы предпочел говорить с тобой как мужчина, который может решить твои проблемы.
Я с улыбкой смотрю на него, но тут раздается телефонный звонок. Беру трубку и опять озноб пробегает по спине от голоса, который я слышу.
— Бетси, это ты? Саша сказал, что ты на съемках. Как у тебя дела? Где дети? — голос в трубке так близок и ясен, словно Коля стоит рядом. Я давно не слышала его голос. Я приучила себя к мысли, что он далек и недосягаем, поэтому голос возле уха вызывает дрожь.
— Спасибо, хорошо. Дети спят, уже ночь.
— Я перезвоню завтра, поговорю с ними. Я соскучился. Бетси, я соскучился!
Мне хочется закричать: «Я тоже!», но я делаю вид, что не понимаю, и говорю тем же деревянным голосом:
— Они тоже. Я желаю тебе счастливого рождества и счастья в новом году, — и передаю трубку Саше.
Я стою, держась за горло Перехватывает дыхание, я начинаю задыхаться, меня сотрясает такая дрожь, что становится страшно. Больше всего мне хотелось бы сейчас потерять сознание. Саша кидает трубку и бросается ко мне. Он не знает, что делать, поэтому просто обнимает меня и ведет к дивану. Посадив на колени, он крепко прижимает меня к себе, пытаясь помочь справиться с отчаянием, но рыдания, наконец-то вырывающиеся из груди, не приносят облегчения. Я судорожно плачу, уткнувшись лицом ему в грудь, мучительно втягивая воздух и так же с трудом выталкивая его из себя. Я уже полностью обессилела и ничего не соображаю. Саша вытирает мне лицо и заставляет высморкаться. Он хочет встать, чтобы налить мне виски, но я только крепче обнимаю его за шею, мне нужно ощущать, что рядом со мной кто-то есть. Саша шепчет какие-то утешения, гладит меня по спине, по волосам, осторожно целует лицо, пока плач не переходит во всхлипывания. Я не думаю о том, в чьих я объятиях, не знаю, сколько проходит времени, но постепенно впадаю в расслабленное полубеспамятство, поэтому не сразу замечаю, что Сашины ласки из успокаивающих незаметно переходят в завораживающе страстные. Какое-то время с вялым любопытством слежу, как он нежно проводит губами по лицу, шее, спускаясь все ниже, ловлю себя на том, что это начинает мне нравиться, и пытаюсь отстраниться. Мы одинаково тяжело дышим, словно только что рыдали вместе. Он расстегивает пуговку за пуговкой и мое тело независимо от меня начинает гореть под его поцелуями.
— Что это ты делаешь, как ты думаешь? — я стараюсь спросить холодно и как можно уверенней, но голос предательски дрожит.
— Я не могу сейчас думать, Бетси. Я люблю тебя. Ты разве не знала? Я всю жизнь люблю тебя.
— Ты ведь еще мальчик!
— Мне скоро двадцать один год. Не смей называть меня мальчиком! — и Саша твердо берет меня за плечи и целует так крепко, что у меня захватывает дух.
— Саша, Саша! — пытаюсь вразумить его я, но он уже ничего не слышит. На несколько минут моя воля сломлена его страстью, но стряхнув наваждение, я гневно отталкиваю его:
