Это всё ты - Елена Тодорова
– Все в порядке? – шепчет едва слышно, вглядываясь мне в глаза.
Когда не отвечаю, задевает пальцем мою стиснутую в кулак руку. Раз, другой… Пока я не расслабляю кисть в не до конца осознанной, но явно отчаянной надежде, что Ян прикоснется полноценно. И… Он прикасается. Сжимая, большим пальцем поглаживает тыльную сторону моей ладони. Проносящаяся по моему телу волна безумных мурашек, словно мощный электрический разряд, оживляет мой организм.
– Ю? – выдыхает Ян также тихо.
Сначала появляется возможность набрать в пылающие легкие кислород. Затем получается кивнуть.
А потом…
Выдернув руку и спрятав ее за спину, удается прохрипеть:
– Все хорошо… Спасибо…
Нечаев сглатывает. Сжимает челюсти и, полоснув напоследок взглядом, отходит на безопасное расстояние, чтобы равнодушно наблюдать за тем, как продолжающей истерить Усмановой пытаются поставить укол.
– Мама! – прикрикивает на нее Свят. – Да что с тобой?! Опомнись, пока не оказалась на койке рядом с папой.
И тут она снова… Как заорет! Совершенно неадекватно!
Медсестры не в силах к ней подобраться. Сверкая бельем, она лупит их ногами.
Я таких сцен не то что от члена уважаемого семейства не видела. В принципе ни с чем подобным никогда не сталкивалась!
Поймав знак, который папа делает жестом, отсылая меня подальше, с трудом заставляю себя двигаться. Перебирая ногами, считаю каждый шаг, пока не оказываюсь в самом конце длинного коридора. Двадцать восемь, и я прижимаюсь лбом к прохладному оконному стеклу.
Крики все еще звучат. Но дыхание мое срывается не из-за них. А из-за того, кто останавливается позади меня, обжигая своим теплом и манящий своей силой.
Задрожав, отлепляюсь от стекла. А поймав в искаженном дождевыми потоками отражении смутный, но безошибочно узнаваемый образ Яна, начинаю шумно и часто-часто дышать.
К счастью, долго эти смущающие меня саму воздушные вибрации я слышать не могу. Ведь сердце так стремительно разгоняется, что буквально за десяток секунд оглушает. Единственным звуком, который мог бы соревноваться с этим грохотом, является связанный с ним и в то же время будто обособленный от него сейчас тарабанящий стук пульса.
Под ложечкой возникает сосущее ощущение. До тошноты. Но и эти реакции затмевает трепет в животе. Порхают пробудившиеся бабочки, ничего с ними не поделать.
Все мое тело наливается жаром феерического волнения. Понимаю, что визуально краснею. Однако беспокоит почему-то лишь то, как покалывает кожу.
Хочется обратно приклеиться лицом к стеклу.
Но я попросту не могу разорвать тот иллюзорный контакт, что мы с Яном установили. Пусть его взгляд и мучит своей жгучей яростью, он же меня и насмерть притягивает.
– Я волновалась… Писала тебе… – шепчу, не узнавая собственного голоса.
На лица Нечаева играют желваки.
Слышу, как он совершает вдох. Слышу, как сглатывает. Слышу, как со скрипом прочищает горло.
Замечаю и то, как задирает он подбородок. Как напрягаются его руки. Как сжимаются в кулаки кисти.
Похоже… Похоже, он сдерживается, чтобы не прикоснуться ко мне.
– Я не мог прочитать. Но я приехал. Ради тебя, – шепчет, наконец, поражая не только хрипотой в голосе, но и виляющими нотками надрыва. – Ради тебя здесь, Ю.
«Десантник бежит сначала сколько может, а затем – сколько нужно…» – вспоминаю именно эти слова, потому что сейчас кажется, что он с порванными связками бежит.
Ума не приложу, откуда эта ассоциация, но тело перетряхивает. А через пару секунд наливает усталостью и дикой истомой.
– Я счастлива, что ты здесь… – растягиваю еле уловимым шепотом.
Обхватываю себя руками. Оглаживаю плечи, но не потому, что холодно. Напротив, ломит мышцы от пульсирующего жара.
Пошатываюсь.
И Ян… Он вдруг делает шаг вперед. Чувствую сначала ягодицами его твердый пах, а затем и спиной – каменный торс.
– Ах… – не могу сдержать этот звук.
Покачиваясь, вцепляюсь пальцами в подоконник. А потом замираю и натужно восстанавливаю циркуляцию легких.
Ян не двигается, но дышит так же затрудненно, как и я.
То, что позади нас не только Свят находится, но и мои родители, конечно, пугает. Однако вместе с тем, к моему горячему стыду, и обостряет эту близость.
– И… Что теперь?
Он ведь сказал не говорить о любви… С такой болью и отчаянием кричал… Как мне зашить те порезы, которые нехотя на его сердце оставила?
– Я-я-ян… Что теперь, Ян?..
Он поднимает руку и опускает ее на мои побелевшие пальцы.
– А чего бы ты сама хотела, Ю?
Охватившее меня удушье становится исключительно бурным, но я не могу ускользнуть. Не тогда, когда Ян начинает гладить и растирать кожу моей кисти, напоминая, как этот контакт и эти движения для нас важны.
– Мы… Будем снова дружить? – предполагаю, не потому что сама этого хочу, а потому что пытаюсь нащупать ту дорожку, которая в этой сложной ситуации остается доступной.
«Только бы не разлучаться… Только не это!» – молю мысленно.
– На хрен дружбу, Ю, – толкает Ян горячо. – Я хочу настоящие отношения. Те, в которых ты не будешь писать другому о гребаной любви, даже если это, блядь, близкий для нас обоих человек. Не смей, поняла меня?! Даже сейчас, когда остаешься рядом, чтобы поддержать... НЕ. СМЕЙ. Забудь это чертово слово! Поняла?!
Дрожь в моем теле становится сильнее. Что-то гремит и звенит внутри. Отзывается тем же надрывом, который выдает сейчас своим рваным шепотом Ян. Он будто мою душу до дна выпивает. А потом… Разбивает сосуд, в котором она долгие годы пряталась.
– Ты меня поняла, Ю?!
– Поняла.
– Я хочу тебя, – высекает уверенно, напористо и требовательно. – Так, как ты сказала, когда говорила о характере своих чувств… Как мужчина женщину, Ю. Так я тебя хочу. И никак иначе. Ясно тебе? Безраздельно! Это никакая не дружба, на хрен! В этих рамках невозможны отношения на троих, понимаешь? Только ты и я. Потому что ты… – его дыхание срывается, а между словами возникает пауза. Убираю руку, он слегка отстраняется, но все же заканчивает, вызывая у меня сумасшедшее головокружение: – Ты моя, Ю!
Нечаев отходит, и лишь тогда я улавливаю приближающиеся шаги.
На стрессе резко прихожу в себя. Судорожно восстанавливаю дыхание и оборачиваюсь точно в тот момент, когда рядом оказывается Свят.
Резанув по нам с Яном встревоженным взглядом, он заставляет мое сердце сжаться с такой силой, что глаза слезятся.
«Прости!» – кричу я мысленно.
Но вслух никто ничего не говорит. Молчание задерживается. Взгляды в треугольнике мечутся,
