Это всё ты - Елена Тодорова
Со свистом вхожу в поворот. Заднюю часть машины тянет на обочину. В свободном движении поперек трассы валю. Пока не хватаю шинами лед. Тачку разворачивает полностью. Лобовухой к движущемуся потоку. Еще таскает, когда я, ослепленный светом летящего на меня автомобиля, вцепляясь в руль, прищуриваюсь и хладнокровно завершаю вращение на триста шестидесятом, блядь, градусе. В моей крови столько всего топит сейчас, что эта геометрическая мера никакого, мать вашу, впечатления не производит. Сердце неспособно ускориться, оно уже на повышенных долбит. Выгребает такой максимум, что меня распирает, будто физически в размерах раздувает.
Не вывожу эту мощь. Не вытягиваю.
Мобилу засыпает эсэмэсками. Стискивая зубы, не даю взгляду уйти на оживший экран. И все равно этих усилий недостаточно. Сражаясь с собой, морщусь, мотаю головой и натуральным образом рычу. На педаль газа давлю до тех пор, пока стрелка спидометра не прижимается к самой нижней справа отметке.
Чем я думал? Чем я, блядь, думал?
Задаюсь этим вопросом, когда в закипевшем мозгу всплывает разговор, который я никак не могу списать в архив.
– Нечай!
Окрик Свята прерывает мое продвижение к школьному актовому залу. Пока разворачиваюсь, сознание приятно плывет. Я на кураже, но дело не в алкоголе… Только в том, чей голос сейчас льет в уши про то, как мы быстро повзрослели.
– А ты че здесь? – ухмыляюсь я. – Ю уже поет, – озвучиваю то, что Усманов и сам способен слышать. – Валим скорее, пока не пропустили все выступление.
– Пропустим, – заявляет Свят неожиданно серьезно. – Нужно поговорить.
С трудом сглатывая, напряженно вглядываюсь в полумрак длинного коридора.
– О чем?
– Ты зачем явился? Куда летишь? Что задумал? – заваливает меня дебильными, но отчего-то пристыжающими вопросами.
Где-то за периметром моего беспокойства продолжает петь Ю, но мне вдруг кажется, что звук ее волшебного голоса отдаляется и неизбежно становится недосягаемым.
– В каком смысле? – вытолкнув хрипом вопрос, заглушаю эти дерганые вибрации столь же скрипучим смехом. – Школьный бал – общая туса, не?
Усманов, к моему удивлению, сохраняет серьезность.
– Туса, которая тебя никогда, на хрен, не интересовала.
– И че теперь? – раздражаюсь я.
Свят судорожно сглатывает, выдавая волнение, которое до этого успешно скрывал.
– Думаешь, я не вижу, как ты на нее смотришь?
Именно этот вопрос останавливает на скаку. Заставляет не только оцепенеть, но на миг прекратить дышать.
– На кого?
– Нечай, харэ прикидываться! Ты знаешь, о ком я!
– Нет, не знаю, – отражаю я с поражающей меня самого сухостью.
– Ты! Ты смотришь на Юнию!
Ржу.
Просто не знаю, как еще, мать вашу, реагировать.
Дыхания не хватает. Потому что медовый голос Ю вдруг полосует мое разогнавшееся сердце.
– Ну да, смотрю, – толкаю небрежно. – Она же и мой друг, помнишь?
– Ты смотришь не как друг!
– Это ты мне сейчас говоришь?!
– Я ее люблю! А ты?!
Любовь?.. Я о ней не думал.
Но когда о ней заряжает Усманов… Жалит так, словно он сбросил мне на грудь огромную медузу. Липкую, холодную и омерзительную. Пока яд прожигает до нутра, на коже выступает ледяной пот.
Голос Ю в последнем припеве аккурат на подъем идет. Меня качает, и внутри что-то с оглушающим треском лопается. Грудак заливает шкворчащей кислотой.
Гормоны стресса разбивают кровь на пульсирующие сгустки. Сердце вскрывает плоть. Удар, и оно ощущается гребаным прожектором, который ко всему прочему подключили к запредельно мощной сети. Напряжение зашкаливает. Кажется, что реально слышу потрескивание и улавливаю запах жженого мяса. Жду, когда излишки сработают мне на пользу – перегорят и потухнут.
Но…
К моему величайшему потрясению, этого не случается.
– Ну вот видишь… – делает какие-то выводы Свят. В то время как у меня возникает желание тупо слинять, забиться в укромное, темное место и попытаться проанализировать свои чувства, прежде чем они меня разорвут. – Не вздумай ее трогать, Ян. Тебе ведь она не нужна. А мне нужна! Знаешь как сильно? Мне, блядь, без нее не жить!
– Че ты несешь? – хриплю якобы раздраженно, а на самом деле ни одной настоящей эмоции не способен вытолкнуть. – Какое – не жить?! Это же просто девчонка… Ты дебил, что ли?
– Девчонка, на которой я собираюсь жениться.
– Хах… Да… Понял, да. Понял.
Что именно я понимаю? А ни хрена я не понимаю.
Слишком ошарашен, чтобы осознать хоть что-то. Голову будто сотни спиц пронизывают. Там становится так шумно и так, мать вашу, больно, что кажется, словно я в ускоренном режиме превращаюсь в «овощ».
– Будем мужчинами, брат.
– Будем, – отзываюсь так же сдавленно.
– Обещай, что никогда не прикоснешься к ней.
– Да, блядь… – пытаюсь рассмеяться, но из-за застрявшего в глотке комка нервов похоже на то, будто кашляю. – Свят, че за херня?
– Обещай.
– В этом нет никакой необходимости…
– Похрен. Обещай, Нечай!
– Ты же знаешь, как я отношусь к давлению. Отвали, – сам по тону перегибаю.
Просто на грани уже.
– Пообещай, и отвалю.
– Хах. Выкуси, брат.
– Из-за твоей гребаной наглости Юнии стало сложно с тобой общаться. Она с трудом вывозит.
И тут я замираю. Даже сердце, рухнув в ноги, долбиться прекращает.
Синхронно с остановкой моего дыхания заканчивается пение Ю. А спустя два минорных аккорда пропадает и музыка.
Зал взрывается аплодисментами. Но тараканы под моей черепушкой стопудово громче.
– Это она так сказала? – выдыхаю убитым полушепотом.
– Именно.
– Хах… Ладно. Понял.
– Обещаешь не трогать ее?
– Хах… Обещаю.
Несколько неожиданно для нас обоих открываются двери учительской, и вместе с лучами света в коридор выпархивает дед Филатовой и, по совместительству, наш классный руководитель. Я прикусываю угол рта изнутри, но все равно «стеклом» по его лицу прокатываюсь. Поздно осознаю, что глаза залило.
– Добрый вечер…
Едва улавливаю эти слова, потому что, задыхаясь, уношу свое чертово, будто перебитое катком под названием «любовь» тело.
И вот этот каток снова в деле. Я старше, сильнее, выносливее… Но и он ощущается мощнее. Конечно же, мне дробит, на хрен, все ткани и кости.
Чем я думал? Чем я, блядь, думал?
Не надо было ее уступать тогда.
А сейчас… Сейчас подавно!
Кровь резко уходит по телу
