Ирина Степановская - Экзотические птицы
— Я ваша соседка, — ответила на немой вопрос Тины пришедшая женщина. — Мне надо у вас кое-что спросить. Днем прийти к вам в палату нельзя — не пускают.
— Почему не пускают?
— Чтобы не заразить вас перед операцией. Вам не говорят, но я слышала, что операция будет послезавтра.
— Отчего же мне не говорят? — еще больше удивилась Тина.
— Чтобы не тревожить, — приложила палец к губам женщина. — Но я считаю, что это неправильно. Может, вы захотите что-нибудь сделать напоследок…
«Это Барашков, наверное, придумал, — подумала Тина. — Увезти меня на операцию под действием снотворного, чтобы я не знала. Атеист хренов. Но с другой стороны, конечно, он прав. Зачем мне думать о том, что будет завтра, послезавтра… А приготовлений у меня все равно нет никаких. Зла я ни на кого не держу. И сама давно всех простила. Хотя, — Тина поджала губы, — не может быть, чтобы Барашков мне не сказал про операцию. Так не делают, так не полагается!»
— Так вы зачем пришли? — спросила она женщину вслух.
— Меня спасла ваша знакомая! — также шепотом сказала та. — Но этому никто не верит!
— Какая именно знакомая? — не очень поняла Тина. — Ко мне приходили несколько знакомых.
— Та, которая вошла с рыжим доктором и сказала, что она даст мне какие-то шарики. Она их оставила на бумажке и велела пить через три часа каждый день. У меня осталось только на завтра! Мне нужно срочно найти эту женщину. А то увезут вас на операцию — и все. Негде будет концы искать!
— Так у вас что, перестала болеть голова? — изумилась Тина.
— Да ведь слышно, наверное, что я уже целый день об стенку не стучусь! Но очень боюсь, вдруг опять начнется? Ведь это же ужас! Голова болит так, что помогает только, когда ею колотишься. Мужу моему здесь сказали, что я того! — И женщина выразительно покрутила пальцем у левого виска. Тут только Тина поняла, что голова у нее чем-то замотана. — Но он этому не верит!
— А что у вас на голове? — спросила Тина.
— Чалма! — пояснила женщина. — Чтобы не больно было стучаться об стену! Сейчас в ней нужды уже нет, а снимать боюсь! Вдруг опять начнется? А что за горошки она мне дала такие? Вы, случайно, не знаете?
— Не знаю, — ответила Тина. — Но интересно было бы узнать. Уж больно странно вы про это рассказываете.
— Не верите? Вот вам крест! — И женщина истово закрестилась. — Я уж кому только не молилась! И порчу снимала, и по монастырям ездила! Все без толку. И вдруг — как по волшебству!
— Ну уж по волшебству! — усомнилась Валентина Николаевна. — Вас ведь все-таки лечили! Уколы делали, наверное. Какие-нибудь процедуры, массаж…
— Да я этого массажа приняла! На сто лет вперед хватит! Как муж только выдерживает! Сколько денег за меня переплатил! Ничего не помогало! Стану я врать!
— Женщина эта — жена нашего доктора Барашкова, — устало сказала Валентина Николаевна, ее этот разговор начал почему-то раздражать. — Спросите у него. Он вам даст телефон. Она гомеопат, занимается и частной практикой. Зовут ее Людмила Борисовна. Я думаю, вам удастся договориться, чтобы она пришла к вам еще раз.
— Спасибо! — сказала женщина и прижала руку к груди. — Можно я завтра зайду еще раз, если вдруг у меня не получится договориться?
— Заходите, — пожала плечами Тина. — Хотя все у вас получится.
Женщина ушла к себе, и Тина в тишине ночи услышала, как она легла на кровать и затихла.
«Точно ведь, не стучит! — поджала губы Тина. — Неужели правда Людка так помогла? Не может быть! Что за наука гомеопатия? Нам в институте говорили, что лженаука. А сейчас лекарств этих развелось и фирм… А все-таки внушили, наверное, этой больной что-нибудь в таком роде. Вот она и думает, что ей шарики помогли! А на самом деле вовсе не шарики… — Размышляя так, Тина сладко зевнула и, прежде чем заснуть, подумала: — Хоть сон у меня тут наладился! Готова спать просто часами! Но по сути, — задала она себе вопрос, который в другое время показался бы страшным, теперь же он нисколько не пугал ее, — чем этот сон отличается от смерти? Ведь я же не чувствую ничего?»
Ей показалось, что она заснула на секунду и продолжала удерживать в памяти свой вопрос, но когда она открыла глаза, сквозь жалюзи светило недолговечное осеннее солнце и чей-то очень знакомый голос сказал в коридоре за дверью:
— Человеком движет инстинкт самосохранения. Когда он срабатывает, о смерти не думаешь. Перед тобой есть цель — доползти до двери, получить помощь и остаться живым. Для чего — уже вторично. Люди думают, что хотят выжить ради детей. Некоторые — ради любимых. Но на самом деле во главе всего — инстинкт поддержания гомеостаза, внутренней среды. Организм теплокровных — система прекрасная и пока еще малопознанная, как целая вселенная. Отлежаться в темноте, зализать раны, привести к норме температуру тела, функции органов — это и есть поддержание внутренней среды. Организм работает, как самый умный компьютер. И движет им программист, который называется вовсе не Господом Богом, а инстинктом самосохранения. Если бы его не было, все разговоры о смерти были бы бессмысленны. Смерть наступила бы раньше, чем человек успел бы это понять.
В этом месте послышался горький смешок, и после секундного размышления Валентина Николаевна твердо решила, что она слышала голос Ашота.
«Приехал, наверное! — подумала она. — Новый американец. Здоровый, красивый, молодой, а я тут такая… клуша!» — подобрала она наконец нужное слово. Ей стало так стыдно, так не по себе и за ее болезнь, и за жизнь, которую в течение тех двух лет она вела, что она натянула одеяло до самых бровей и решила твердо стоять на том, что ей очень холодно, и ни за что не спускать ниже глаз свою шерстяную защиту.
«Я в родном городе не могла себя найти, — думала она даже с каким-то остервенением, — а человек уехал на край света и там боролся за жизнь! И победил! Теперь вот приехал в отпуск или по делам бизнеса. А я, его бывшая начальница, человек, которого он уважал, лежу тут в таком отвратительном виде! Тоже авторитет!»
Дверь в палату открылась, и Валентина Николаевна увидела через щель неплотно зажмуренных глаз, что вошел Барашков.
«Даже перед этим стыдно! А уж перед новым американцем…» Тина совсем забыла, что еще совсем недавно, в тот день, когда к ней домой приезжал Барашков, ей совсем не было стыдно ни за что.
— А кто это к нам прише-е-л! — довольно противным голосом, будто разговаривал с капризным ребенком, пропел Аркадий.
— Валентина Николаевна! — вдруг раздался из-за его спины тихий, чуть хрипловатый голос, и каким-то чутьем Тина обнаружила, что перед ней стоит вовсе не победитель жизни. Она раскрыла глаза, а потом от безмерного удивления одеяло как-то само собой поползло вниз. Перед ней в больничном халате, опираясь на палочку, с повязкой на полголовы стоял донельзя худой и только наполовину выбритый (из-за того, что мешала повязка) Ашот и тоже, приоткрыв от изумления рот, смотрел на то место, где она лежала, не узнавая ее. Потом в его взгляде прочитались такая жалость и такое сочувствие, что Тина не выдержала, протянула к нему руки и горько заплакала.
