Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 2
— Что-нибудь случилось? — спросил Скотт, когда мы закончили заниматься любовью после завтрака и собрались вставать. Было воскресное утро.
— Нет. Я подумала… Не будешь ли ты возражать, если на следующей неделе я съезжу на денек в Кембридж? Себастьян написал мне и пригласил на ленч. В конце концов, за целое лето в Англии я могу выкроить денек и навестить его.
Молчание. Затем, не говоря ни слова, Скотт встал с постели и надел халат.
— Скотт, я могла бы ничего не говорить тебе, но это ни к чему, так как тебе совершенно не о чем беспокоиться. Себастьян и я просто хорошие друзья. Я знаю, это звучит несколько бестактно…
— Не бестактно, — сказал Скотт, — непостижимо.
— Но, Скотт…
— Вики, ну с кем, черт побери, ты играешь в прятки? Ты жила с этим человеком, у вас был общий ребенок, ты его любила, и, возможно, любишь до сих пор. Поверь мне: вы с Себастьяном никогда не сможете быть «просто хорошими друзьями»! Вы слишком крепко связаны.
— Ты не понимаешь…
— Я понимаю, черт возьми, слишком хорошо! Держись от него подальше!
— Но неужели ты не понимаешь, что он исчезнет из моей жизни, как только узнает, что я выхожу за тебя замуж!
— Не важно, как он будет вести себя, как подонок или как рыцарь в сверкающих доспехах. Дело в том, что встреча с ним оживит в тебе прошлое, которое лучше всего забыть.
— Это тебе-то читать мне нотации о забвении прошлого?!
Скотт окаменел. На долю секунды на его бледном, худом с резкими чертами лице появилось выражение гнева и исчезло.
— Ладно, — сказал он, — давай поставим все точки над i. — Он говорил, не повышая голоса. Наоборот, его голос приобрел какой-то необычный безжизненный оттенок, он был совершенно лишен эмоций и, вместе с тем, полон невыразимого гнева. — Ты собираешься выйти за меня замуж. Сейчас мы живем «треугольником», и как один из двух «углов» я требую, чтобы ты держалась подальше от человека, единственная цель которого затащить тебя снова в постель.
— А как же я? По-твоему, я безмозглая кукла? Неужели для тебя не имеет ни малейшего значения, что я хочу делать? Я не хочу в постель с Себастьяном! Все, что я хочу…
— Все, что ты хочешь, — это сделать из себя полную дуру!
— Послушай, Скотт, если бы ты хоть раз был женат, то знал бы, что брак — это нечто большее, чем издание приказов и болтовня о правах, когда с тобой не согласны. Бывают случаи, когда необходимо доверять партнеру, когда необходимо давать и брать…
— Да, но это не тот случай.
Дверь ванной захлопнулась. Поостыв немного, я пошла в другую ванную, чтобы полежать в горячей воде и окончательно успокоиться. Когда я вышла, Скотта не было. Быстро одевшись, я пошла вниз, в библиотеку, постучала в дверь, но никто не отозвался. Я решила, что библиотека пуста, и хотела было уйти, но что-то остановило меня. Я постучала снова и приоткрыла дверь. Скотт стоял у окна со стаканом в руке. На столе была бутылка водки, на три четверти пустая.
— О! — это все, что я могла сказать. Я была потрясена и продолжала стоять в дверях, оцепенев.
Он взглянул на меня.
— Я хочу побыть один. Если ты не можешь оставить меня одного, я уйду.
— Конечно. Ладно. Извини, — сказала я, попятившись и как можно тише закрывая дверь. Наверху, в комнате, я посмотрела на телефон, но звонить Себастьяну не стала, а просто села и стала ждать, сама не зная чего.
Через десять минут Скотт ушел. Услышав, что хлопнула парадная дверь, я побежала к окошку и увидела его, быстро идущего под дождем. В библиотеке я нашла бутылку водки. Она была пуста.
Часы на камине показывали одиннадцать утра.
Я ждала весь день его возвращения. Раз или два я начинала плакать, но заставляла себя остановиться и успокоиться. Я не могла ни есть, ни пить, просто ждала и ждала, страстно желая сказать ему, что не буду встречаться с Себастьяном, если ему это неприятно, потому что для меня нет ничего важнее его веры в мою любовь и в то, что никто не разлучит нас.
Он возвратился после одиннадцати вечера. Я сидела наверху в спальне, расчесывая волосы, но, как только услышала звук закрывающейся парадной двери, вскочила и помчалась к лестнице.
Я ожидала увидеть его пьяным, боялась, что он будет шататься, может быть, даже петь. Но я ошиблась. Не было пения, не было пьяного шатания. С лестницы я увидела, что он стоит с бесстрастным видом, прислонившись к парадной двери. И только когда я окликнула его и он взглянул вверх, я увидела, как он далек от нормального состояния.
Его глаза были как две черные ямы. Они видели и не видели меня. Очень медленно он оторвался от двери, выпрямился и пошел, не качаясь и не спотыкаясь. Как обычно, его самоконтроль казался безупречным и, подумав, что он не пьян, а просто расстроен, я бросилась вниз по лестнице, чтобы обнять его.
Но пробежав не более пяти ступенек, я застыла как вкопанная. Меня поразило то, как он тих. От его странной неподвижности у меня зашевелились волосы на голове, и я вдруг ощутила угрозу, наполнившую пространство, которое нас разделяло. Я поняла, что его безупречный самоконтроль был не более чем иллюзия, фасад, который начал рассыпаться на моих глазах.
Я вскрикнула:
— Сейчас, одну минуту, сейчас я приду к тебе. — Мои губы словно одеревенели, я еле выговаривала слова. Примчавшись обратно в спальню, я едва успела натянуть джинсы и, свитер, как вдруг он ворвался в комнату.
Меня привела в ужас невероятная скорость, с которой он взбежал по лестнице. Когда я осознала это, то пришла в еще больший ужас. Я попыталась как-то справиться с этим, говоря себе, что все в порядке, но уже точно знала то, что почувствовала на лестнице: все было вовсе не в порядке; все было очень, очень плохо.
Он распахнул дверь настежь и с силой захлопнул ее. В моих ушах болезненно отозвался звук треснувшего дерева. В течение некоторого времени он пытался справиться с замком, но дверь, видимо, частично сорвалась с петель, так как ключ не поворачивался. Тогда он в ярости швырнул его и попал в зеркало, которое разлетелось вдребезги. Весь пол был усеян осколками, а мое сердце бешено колотилось в груди.
Я попыталась выглядеть спокойной и разумной.
— Скотт, — сказала я ласково, — я очень сожалею…
— ЗАТКНИСЬ! — заорал он. — Заткнись, ты, сука!
Теперь я видела, что он мертвецки пьян.
То, что это было далеко не очевидно, только усиливало ужас происходящего. Я начала думать, что он потерял рассудок. Тут он споткнулся О торшер, упал, и это привело его в бешенство. В ярости он схватил лампу и размахнулся, чтобы разнести ее вдребезги, но лампа вырвалась у него из рук, упала на пол, и он заплетающимся языком стал бормотать проклятья. Тут я до конца поняла, что, хотя он и старается изо всех сил скрыть свое опьянение, воля его слабеет, а яд все более отравляет сознание.
