Мередит Рич - Грешки
Джуно прикинула свои финансовые ресурсы. Сейчас она располагала крупной суммой от продажи лондонского дома, а также деньгами, полученными за оформление и управление «Эввива!». Жизнь на Сардинии и аренда коттеджа стоили недорого. Однако в Нью-Йорке все обстоит иначе, поэтому вложить свои средства в создание клуба не удастся.
Джуно обсудила этот вопрос с Алексом по телефону.
– Ваше финансовое участие в деле должно быть равным, – сказал он. – Иначе ничего не получится. Вы с Лидией равноправны в дружбе и должны стать равноправными партнерами.
– Ты прав… Теперь мне остается сущий пустяк – ограбить банк. Наверное, это нетрудно сделать.
– Я очень хотел бы помочь, но сейчас мне такое не по карману.
По ее просьбе Алекс навел справки у своего друга Джона Кинсолвинга, и тот сказал, что банк выдаст Джуно такой крупный кредит, если кто-то – Лидия, например, – станет ее гарантом.
Джанни Корелли согласился бы сам вложить деньги в клуб и знал людей, которые с готовностью сделали бы это, но под очень большие проценты. Поэтому у Джуно, как ни ломала она голову, пока ничего не получалось.
А между тем она уже рисовала эскизы, ощущая необычайный творческий подъем. Идеи возникали с такой быстротой, что Джуно едва успевала переносить их на бумагу.
Эйфория то и дело сменялась отчаянием. Страх, что все это не удастся претворить в жизнь, преследовал ее.
Через месяц после отъезда позвонил Гас Палленберг.
– Джуно? Ты простишь меня?
– Гас… я уж думала, что никогда не услышу твой голос.
– Дорогая, я скучал по тебе.
– Однако не написал ни слова. Разве под рукой нет ни телефона, ни почтовых марок?
– Извини. У тебя есть все основания злиться, но ты и понятия не имеешь, как мне было трудно.
– У тебя что-то не так. Гас? Где ты?
– В Нью-Йорке. Я много думал. Я люблю тебя. Джуно, хочу, чтобы ты была здесь, и сделаю все, чтобы мы были вместе. Приедешь в сентябре, после окончания сезона?
– Ах, Гас, знал бы ты, сколько времени я ломаю голову над тем, как мне уехать в Нью-Йорк! – Она вкратце рассказала ему о своей идее.
– Это великолепно, дорогая! И станет здесь сенсацией! От посетителей отбоя не будет.
– Есть одна загвоздка, Гас, деньги. У Лидии их много, но я решила участвовать в этой затее только на равных, то есть вложив свою долю. Однако для меня это все равно что полететь на Луну.
– Для тебя полет на Луну – не проблема, дорогая. А я полетел бы туда с тобой. Ты взяла бы меня? Умоляю, скажи, что не остыла ко мне!
– Я заставляла себя забыть тебя, Гас, но…
– Но?
– Да… не остыла.
Выйдя из коттеджа, Джуно задумчиво посмотрела на море. Нью-Йорк. Теперь у нее появилась еще одна причина стремиться туда. Но ни один из мотивов не сулил шанса на успех.
Глава 31
Мэри Лу Фриман, усевшись на край письменного стола, самозабвенно разговаривала с побережьем. Алекс Сейдж, стоя возле окна, смотрел на Бродвей. Отсюда, из кабинета продюсера, он видел даже крышу театра «Бродхерст», где через три недели должна была состояться премьера его пьесы «Растения».
Действие этой комедийной фантазии разворачивалось в оранжерее в Гринвич-Виллидж. Главными героями стал философ-садовник и его девушка – сексопатолог, ведущая в ночные часы передачу на радио. Прочими действующими лицами были растения.
На стенах кабинета висели окантованные плакаты, рекламирующие самые известные хиты Мэри Лу Фриман, и вид их вселял в Алекса надежду. Его пьесу впервые ставили на Бродвее. К тому же взялся за это один из ведущих театральных режиссеров. Мэри Лу Фриман, толстушка лет тридцати – сорока, с каштановыми волосами и крупным миловидным лицом, одевалась весьма консервативно и напоминала добрую школьную учительницу и ничуть не походила на крутого предпринимателя в разбойничьем шоу-бизнесе. Однако плакаты на стенах ее кабинета свидетельствовали о том, что она превосходно ориентируется в этом мире.
Наконец Мэри Лу повесила трубку.
– Извини, Алекс. Так на чем мы остановились? Ах да! Паблисити, популяризация… раскрутка, так сказать…
Я хочу познакомить тебя с Кэми Пратт. Она мастер своего дела, высший класс. Дай ей блиц-интервью… в печати, на телевидении, по радио. – Мэри Лу написала адрес на клочке бумаги. – Зайди к ней сегодня после полудня. Она будет ждать тебя.
– Надеюсь, вы не из тех трудных авторов, которые отказываются давать интервью? – спросила Кэми Пратт, поздоровавшись с Алексом.
– Отнюдь нет… Я жажду славы.
Миниатюрная, очень хорошенькая Кэми, с нежной кожей и золотистыми волосами, приятно удивила Алекса. Необычный разрез глаз придавал ее лицу слегка недовольное выражение, что, впрочем, компенсировалось «широкой открытой улыбкой.
– Что ж, это вдохновляет. – Она протянула ему отпечатанный на машинке список. – Все, чем мы располагаем на сегодняшний день. Те, что в скобках, пока не дали твердого ответа. Но дадут. Вам приходилось выступать на телевидении?
– Только в «Йельских новостях». Да и было это давным-давно.
– Да, я помню парочку ваших шоу где-то в середине семидесятых годов. А потом вы совсем исчезли из виду.
Что с вами стряслось?
– Это длинная и скучная история.
Она усмехнулась:
– Мне придется ее выслушать, перед тем как отдать вас в руки газетчиков. Пойдемте где-нибудь посидим.
Возможно, мне удастся превратить эту длинную историю в увлекательную.
События последующих двух недель заставили Алекса почти пожалеть о том, что он решил популяризировать свою пьесу. Бесконечные и одинаковые разговоры с интервьюерами преследовали его во сне и наяву. Переносить эту пытку ему помогала Кэми, нередко сопровождающая его и проводящая с ним время в перерывах.
– Кто, интересно, слушает эту передачу? – спросил Алекс, останавливая такси. – «Бэбс с Бродвея» – ничего себе! Я о таком никогда не слыхивал.
– Может, и не слыхивал, но это весьма известное агентство печати. Благодаря его информации люди из Тьюкемкэри валом повалят на твое шоу, когда приедут в Нью-Йорк.
– Люди из Тьюкемкэри не бывают в Нью-Йорке.
На Гринвич-стрит Алекс зашел в винную лавку за бутылкой вина.
– Сколько лестничных маршей до твоей квартиры, Алекс? – спросила Кэми, входя в вестибюль его дома.
– Почему ты думаешь, что здесь нет лифта?
– Я в любом случае не воспользуюсь им. Старые, дребезжащие лифты приводят меня в ужас.
На третьей лестничной площадке Алекс открыл дверь.
– Думаю, тебе здесь понравится. Может, ты даже напишешь статью в «Архитектурное обозрение».
– Вот это да! – воскликнула Кэми, оглядевшись.
Поставленные друг на друга картонные коробки служили книжным шкафом, а книги, не уместившиеся в них, лежали грудами на полу и на шведском бюро, посреди которого стояла пишущая машинка. Разрозненные предметы меблировки выглядели убого, на полу лежал сильно потертый персидский ковер. Пространство между окнами занимало кабинетное пианино. Огромная кровать была не заправлена.
