Меган Харт - Голые
Алекс поприветствовал сестер с большей нежностью, чем собственную мать. Они, в свою очередь, крепко стиснули его в объятиях и по-свойски похлопали по спине – так, как это могут сделать младшие сестры со старшим братом. Я знала это по собственному опыту. Я решила робко держаться позади, не желая прерывать шквал их вопросов, но Алекс обернулся и вытащил меня вперед, снова взяв за руку. Он ни на мгновение не забывал обо мне.
Старшие дети безразлично поздоровались и вернулись к чтению, написанию эсэмэсок или компьютерным играм, но трое маленьких детишек окружили меня, тараща широко распахнутые от удивления глаза. Самая младшая, девчушка в подгузниках и грязном желтом сарафане, вскарабкалась на диван рядом со мной и принялась трогать мои волосы.
– Трина, слезь немедленно! – сказала Дениз, но даже не шелохнулась, чтобы убрать ребенка от меня.
Алекс снял девочку с дивана и щекотал ее шейку до тех пор, пока она не завизжала, а потом передал маленькую проказницу ее матери.
– Ради всего святого, смени ей подгузник!
Дениз закатила глаза:
– Ага, послушать тебя, так ты всю свою жизнь только и делал, что менял подгузники! А как насчет вас, Оливия? У вас есть дети?
Я оглянулась на компанию детей, потом посмотрела на Дениз:
– Я… Нет.
Таня задорно взъерошила волосы Алекса.
– Возможно, скоро они у вас будут, а? Что, старший братец, собираешься стать папочкой?
– Да уж, пора наверстывать упущенное, – подхватила Джоанна. – Черт, даже у Джейми теперь ребенок. Я видела его в торговом центре несколько недель назад. Ты ведь все еще поддерживаешь связь с Джейми, ведь так?
– Конечно поддерживает, – презрительно усмехнулась Дениз. – Неужели ты думаешь, что он приехал сюда, только чтобы повидать нас?
Это прозвучало как шутка, но все мы услышали в ее словах нечто по-настоящему значимое.
– Да, я знаю, что у Джейми родился ребенок, – ответил Алекс. – Его сына зовут Кэм.
– Так-так-так, – раздался нарастающий звук незнакомого голоса со стороны двери. – Кажется, это тот, кого я называю… сукин сын?
– Блудный сын, папа, – еле слышно поправила Таня.
– И его стеснительная невеста. – Мистер Кеннеди вплыл в комнату, ступая ножками, которые выглядели слишком маленькими, чтобы удерживать на себе его необъятное тело. Недостаток волос на макушке тучного господина компенсировала буйная растительность в ушах и на бровях. – Ливви, не так ли?
– Ее зовут Оливия, папа, – поправил его Алекс и обернулся ко мне: – Это – Джон Кеннеди.
Совсем как тот идиот, которому когда-то снесли башку. – Жена, должно быть, уже успела предупредить Джона Кеннеди по поводу цвета моей кожи. Отец Алекса пристально изучал меня, буквально разбирая на молекулы, но не выглядел удивленным, как миссис Кеннеди. – Добро пожаловать, девочка. Мы очень долго ждали, когда наш мальчик приведет кого-то домой. Черт, и мы счастливы, что этим «кем-то» оказалась девочка, не так ли?
И, довольный своей сомнительной шуткой, он залился хохотом, больше напоминавшим похрюкивание, – единственный из присутствовавших в комнате. Сестры Алекса дружно отвели взгляды, сам Алекс промолчал. Я закашлялась.
– Рада познакомиться с вами, сэр.
– Сэр? Все еще используете обращение «сэр»? А у нее хорошие манеры, сынок! Но вам не нужно называть меня сэром, Ливви, зовите меня просто Джоном.
– Ее имя – Оливия, – с нажимом произнес Алекс. – Не Лив.
Отец внимательно посмотрел на него. Джон Кеннеди явно был не таким глупым, каким казался. Напряженная улыбка застыла на его губах, и он впился в сына резким, твердым взглядом.
– Я услышал тебя еще в первый раз.
– Мм… обед готов, – поспешила вставить миссис Кеннеди, имя которой я до сих пор так и не узнала. – Пойдемте есть, все вместе?
Джон погладил свой огромный живот.
– Да. Пора обедать. Пойдемте, Лив-Оливия! Сядете рядом со мной.
Трудно сказать, было ли это великой честью – или сущим наказанием. Весь обед Джон Кеннеди нашептывал мне на ухо. Он жаждал поделиться своими суждениями по многим темам – говорил о религии, политике, газетных статьях. Налогах. По мнению Джона, в этой стране было слишком много неправильного, и все это происходило по вине многих людей – которые, к несчастью, не были такими смышлеными, как он, Джон Кеннеди.
– Вы – вегетарианка?
Этот вопрос удивил меня, неожиданно прервав лившуюся из уст мистера Кеннеди резкую обличительную речь в адрес местного сетевого универмага, прекратившего завозить сигареты его любимой марки. Пораженная, я бросила взгляд на другой конец стола, туда, где Алекс развлекал фокусами одну из своих племянниц. Потом посмотрела на собственную тарелку, где осталось совсем мало еды.
– Нет.
Джон показал своей вилкой на маленький кусок ветчины – я взяла ее из вежливости, но даже не притронулась.
– Вы не едите это.
– Папа, какого хре…
– Эй! – Джон насупил свои тяжелые брови и со свистом рассек воздух вилкой. – Следи за своим поганым ртом!
Некоторые дети захихикали. Алекс помрачнел. Он поставил на стол солонку с дырочками, которую пытался заставить исчезнуть, забавляя детей.
– Она не должна есть то, что не хочет.
– Джон, – робко заметила миссис Кеннеди, – ветчина очень соленая. Возможно, именно поэтому Оливия ее не ест.
Джон потянулся и, насадив на свою вилку маленький кусок ветчины с моей тарелки, поднес его ко рту. Потом откусил, прожевал и проглотил.
– Черт возьми, с этой ветчиной все в полном порядке, Джолин. Мне просто интересно, по какой причине Ливви не ест ветчину.
Я вцепилась руками в коленки, чтобы никто не смог увидеть, как они внезапно затряслись.
– Не хотела вас обидеть, миссис Кеннеди. Уверена, ветчина просто восхитительна.
– Ха! Я-то подумал, что, возможно, вы не едите ветчину, потому что из этих, как их… мусульман.
– Отец! – Алекс резко дернулся, собираясь вскочить из-за стола, но я остановила его взглядом.
– Я – не мусульманка, мистер Кеннеди.
Он пристально посмотрел на меня:
– Это хорошо. Потому что я не сел бы за один стол с проклятым мусульманином!
Сидевшая напротив меня Джоанна застонала и опустила голову, закрыв лицо рукой.
– Папа! Ради бога!
– А что такое «мусульманин»? – спросил один из сидевших за столом детей.
Никто не произнес ни слова.
Джон стрельнул в меня ухмылкой, обнажив искривленные, пожелтевшие зубы.
– Тот, кем тебе становиться не следует, – ответил он ребенку.
Мне отчаянно захотелось встать из-за стола и показать этому напыщенному индюку цепочку с кулоном, которую подарила мне мать. Сейчас я жаждала гордо, во всеуслышание объявить себя еврейкой – только для того, чтобы посмотреть, как он взбесится. Я хотела громко признаться, кто я. Но, перехватив пронзительный взгляд Алекса, увидев его гневно сжатые губы, я осознала одну-единственную вещь, удержавшую меня от желания отстаивать свою правоту и раздувать скандал. Джон наверняка сказал бы в ответ что-то грубое, и тогда – это явственно читалось на лице Алекса – сын обязательно пустил бы в ход кулаки, съездив по самодовольной физиономии старика.
