Если бы - Оксана Фокс
Лина недовольно отвернулась: "брошенок" становилось все больше. В последнее время она не доводила начатое до конца – перегорала в процессе написания, теряла связь с картиной и бралась за новую. Вновь посмотрев на чистый холст, подумала, что завтра в лондонскую галерею привезут дымовую установку. Она должна увидеть, как она работает. Потом нужно купить много черных паспарту и заказать в типографии еще буклетов. Лина поискала глазами в подставке нужную кисть и вздохнула: придётся снова ехать в Лондон. Много работы. В очереди четыре экспозиции – галерея становилась модной...
Она старательно отгоняла мысли, что ездит в столицу все чаще, и до последнего тянет с возвращением обратно, слоняясь по магазинам и паркам безо всякой цели. Не хотела думать: зачем сидит в кафе и зарисовывает на салфетках прохожих до темноты, а потом переключается на студентов за барной стойкой, набрасывает нелепые свитшоты и кепки, яркие рюкзаки и дешевые галстуки клерков, что торопливо глотают свой ланч, а затем и обед. Она не желала задаваться вопросом: почему, когда едет в Дорчестер, с каждой милей, сбрасывает скорость, и пьет на кухне холодный чай, пробираясь по спящему дому в спальню, только, когда далеко внизу, из деревни, закричат первые петухи.
Слишком хорошо Лина знала ответ. Как глупая девчонка, хотела, чтобы Ян запретил эти поздние поездки. А он предложил, когда она задерживается, ночевать в лондонской квартире... Нужно, это осознать. Но, осознание влечет действие, а она не могла действовать: опять утомлена и разбита... Она покрутила напряженной шеей, взяв грязную палитру, посмотрела на пустой холст. Нужно выспаться. Завтра, она будет мыслить трезво и сможет, наконец, работать.
Лежа в широкой постели, с четырьмя деревянными столбиками по бокам, Лина ворочалась с боку на бок. Надеялась уловить по лестнице уверенные шаги: никогда не знала, когда Ян поднимается вечером и во сколько спускается утром. Его спальня находилась в другом конце коридора, двадцать шагов вдоль трех гостевых комнат, но казалась – за тысячу миль. Лина лежала с открытыми глазами, вслушиваясь в особую загородную тишину – совершенную и угрюмую. После шума мегаполисов, которые не замолкали и ночью, безмолвие давило на уши, словно жесткие деревянные беруши. Постепенно обступила темнота, подкрадываясь в одночасье со всех сторон, будто сжимались каменные стены колодца. Как отличалась эта тьма от привычного серого покрывала, сотканного световым загрязнением многомиллионников. Неужели, здесь, всегда было так темно и тихо?! Лина в страхе включила светильник. Взяв на тумбочке стакан с водой, приняла таблетку снотворного и укрылась с головой.
Она спустилась к завтраку поздно. В большой столовой задорно потрескивал камин, разгоняя ночные страхи по полированному столу на двадцать персон, за которым Лина хмуро ковыряла вилкой яичницу, страдая отсутствием аппетита. На зеркальном боку серебряного колпака, под который она не заглянула, отразились тщательно уложенные волосы; темно-синим пятном расплылось новое платье; мелькнул мазок румян на щеках. Лину смешил ее нелепый утренний ритуал, как и переполненная деталями, филигранная резьба на спинке стула. Отодвинутый чуть в сторону, он ежедневно скрашивал ее пышную трапезу, гордо взирая с другого конца стола.
Лина возненавидела пустой стул, закрытую дверь и шелест гравия ранним утром – он поднимал ее с постели вместе со снотворным. Она научилась предвидеть его: вскакивала до того, как машина выкатывалась из гаража и сминала широкими протекторами мелкие камни. Лина прижимала лицо к стеклу, но в тусклом свете успевала заметить лишь полы чёрного пальто, когда прямоугольный силуэт исчезал на заднем сидении Роллс-Ройса. Она провожала акулью тень в конец живой изгороди; смотрела, как помедлив, автомобиль мощным броском бросался вперед и исчезал в тумане за воротами. В это время, Лина стояла очень прямо, словно, тот, кто сидел на заднем сидении, мог обернуться.
В низине медленно таяли кромки серо-синих туч, небо очищалось, отражаясь в бледной реке. Лина отходила от окна, принимала душ, одевалась и красилась. Она знала: Найджел вручит записку, когда она войдет в столовую. Содержимое будет кратким: "уехал по делам".
Лина ковыряла вилкой бекон, смотрела на стул, и считала число деловых поездок за последний месяц. Они росли, как снежный ком. Ян, все чаще, уезжал за границу: улетал то в Россию, то в Китай. Казалось, он наверстывает прогулы свадебного путешествия. Лина поморщила лоб, силясь вспомнить, когда видела мужа: на прошлой неделе? или в прошлом месяце? Семейная жизнь свелась к запискам, электронным письмам и телефонным звонкам. Потом к смс.
Поднявшись в мастерскую, Лина села у мольберта. Рассеянно взглянула в окно и задумалась о коммерческой основе любого супружества. Он и она еще любят, а уже дельцы. Оплачивают браком личные гарантии. Зачем, она вышла замуж? Хотела спастись от одиночества? Но бежать от одиночества, что бежать от себя. Выходит, она хотела, чтобы Ян защитил ее от самой себя? Смешно... Это невозможно. Она заперла студию и спустилась по узкой лестнице на галерею: снова не смогла работать.
Лина тенью бродила по длинным коридорам предоставленная своим мыслям, впервые за много лет не видя цели: не знала к чему стремиться... Отыскав Найджела, велела распахнуть все окна и проветрить комнаты. После процедуры "очистки пространства" остывший дом потеплел лишь на третьи сутки.
В глубоком кресле Лина куталась в плед, понимая: никакие проветривания не избавят от въевшегося в стены и кожу чувства, которое гложет изнутри. Она пыталась осознать, принять и смириться с фактом – Ян перестал искать её общества, перестал нуждаться в ней. Он получил, что хотел от брака – картины миссис Олсен охотно покупались, у нее появилась страница в Википедии, Лондонская национальная галерея приняла в подарок ее последнюю работу маслом – парящую в облаках бухту Лулворт-Ков на Юрском Побережье. Так или иначе, но Олсен увековечил свое имя в живописи.
– Я отталкиваю людей, – сказала Лина вслух. Голос неприятно отразился от высоких шкафов с ровными рядами папок, образцов сплавов, разноцветных камешков железной руды, безымянных баночек с неизвестными порошками, мелких весов и технических книг. Кабинет Яна походил на промышленную лабораторию, не хватало только пузатых стеклянных колб.
Дворецкий не ответил. Он чинно поклонился и опустился на колени подле камина: шумно орудуя кочергой, занялся растопкой. Лина провела пальцами по влажным щекам: последнии дни слёзы наворачивались внезапно. Иногда, соленый поток провоцировал резкий звук или мелодия мобильного.
Подождав, когда зрение обретет четкость, она снова взглянула на телефон: перечитала сообщение Яна о новой задержке в Нью-Йорке и нажала: "удалить". Последние смс мужа отличались стабильностью – бесконечно дублировали самих себя. Лина откинула голову на подголовник
