Мариус Габриэль - Первородный грех. Книга вторая
Облака поднимаемой грузовиком пыли служили ему удобным ориентиром в ночи. В свете фар пустынная растительность выглядела зловеще, словно армия призраков, протягивающих к нему свои скрюченные руки. Дорога оказалась гораздо труднее, чем он рассчитывал. «Додж» петлял, подпрыгивая на ухабах, как удирающий от погони заяц.
Иден снова забылась тревожным сном. Время от времени она стонала и что-то неразборчиво бормотала. Когда колесо автомобиля попадало в яму, она испуганно вскрикивала или начинала хныкать во сне. Джоул старался вести «додж» одной рукой, другой придерживая Иден, чтобы она не ударилась на очередной колдобине. Ее голова так болталась из стороны в сторону, что порой казалось, будто у нее вот-вот сломается шея Но она все равно продолжала спать.
Он потрогал ее лоб. У нее снова был жар. Но она уже не потела. Казалось, в организме Иден больше не осталось влаги и ее кожа пересохла.
«Проклятье!» Джоул с досадой ударил кулаком по рулю.
Он остановил машину и достал бутылку с водой, затем, осторожно поддерживая голову Иден, попытался заставить ее сделать несколько глотков. Вода пролилась мимо ее безвольных, вялых губ.
Он намочил руку и обтер ей лицо и шею, взволнованно приговаривая:
– Осталось немного, потерпи. Еще пара часов, и мы приедем.
Иден пробормотала что-то невразумительное. Он поцеловал ее в губы. Они были сухими и потрескавшимися.
– Я люблю тебя, – прошептал Джоул.
Он сверился с компасом и снова погнал машину вперед.
Может, сегодня ночью она пропотеет и жар спадет. Может, к утру ей уже станет легче. Может быть.
Лос-Анджелес
После утреннего обхода врачи решили разрешить Доминику ван Бюрену выйти из палаты, чтобы немного посидеть на осеннем солнышке. Конечно, возможные осложнения вызывали у них определенные опасения, однако проведенное лечение возымело положительное действие и справиться с приступом буйства им все-таки удалось. Явился чернокожий санитар, который помог ван Бюрену встать с кровати и надеть поверх пижамы больничный халат, затем обтер тампоном его губы и причесал волосы. Он поинтересовался, не хочет ли пациент в туалет. Ван Бюрен ничего не ответил, но санитар все равно подвел Доминика к писсуару, вытащил из штанов его пенис и держал, пока тот мочился. Потом они отправились по длинному коридору в сад.
Проходя мимо чужих палат, ван Бюрен каждый раз останавливался и с интересом разглядывал находившихся там больных, одни из которых безразлично лежали на своих койках, другие тихо сидели, подперев головы руками, или пели, или смеялись, или жалобно выли. Сначала санитар проявлял определенное терпение, но скоро ему это надоело, и он стал более энергично подгонять своего пожилого пациента.
И все же ван Бюрен упорно продолжал заглядывать в каждую дверь, словно стараясь отыскать знакомое лицо.
На улице ярко светило солнце. В утопающем в зелени саду было очень приятно. Санитар провел Доминика к удобному желтому шезлонгу, что стоял посреди зеленой лужайки, и осторожно усадил его.
– Позагорайте немножко. А то зима уже не за горами, – весело сказал он и зашагал через лужайку к кучке своих приятелей, вышедших покурить. Глаза ван Бюрена бездумно уставились на плывущих взад-вперед одетых в белые халаты служащих больницы.
Монтерей, Мексика
Де Кордобу обдало удушливой волной. Он уже успел позабыть обжигающее солнце и необъятное небо Центральной Америки. Будто во сне, окруженный мягким говором мексиканцев, он миновал иммиграционную службу. Алюминиевый чемодан с биркой дипломатического багажа был пропущен таможенниками без досмотра.
У выхода его поджидал приятный молодой человек из испанского консульства.
– Полковник де Кордоба? Я Оливейро Маркес. Добро пожаловать в Мексику. Господин посол приказал мне оказать вам всяческую помощь. Вот ваш билет на следующий рейс до Эрмосильо. Самолет вылетает через несколько часов. Уверен, вы не откажетесь принять душ, перекусить и, возможно, отдохнуть.
Де Кордоба устало провел ладонью по лицу. Ему смертельно хотелось спать.
– А где это можно сделать?
– Недалеко от аэропорта есть вполне приличный отель. Там сейчас моя жена. Я на машине.
– Отлично. Благодарю вас. Ради Бога, осторожней, – попросил полковник, когда Маркес стал помогать ему грузить багаж на тележку. – Если с этими вещами что-нибудь случится, мы оба можем считать себя трупами.
Оливейро Маркес улыбнулся. Но затем он увидел выражение лица де Кордобы, и его улыбка погасла.
Сонора, Мексика
Он проснулся еще до рассвета и лежал, вслушиваясь в робкий щебет первых утренних птиц. Рядом, прижавшись к нему, неподвижно лежала Иден. Ночь они провели в одном спальном мешке, в объятиях друг друга, будто влюбленные. На разложенных сиденьях «доджа» спать было неудобно. Сначала Иден стонала, но потом все же забылась глубоким, тяжелым сном. Джоул решил не будить ее до тех пор, пока она не проснется сама. Сейчас ей отчаянно нужно было как следует отдохнуть.
Бережно прижимая к себе ее голову, он через заднее стекло посмотрел на небо. Оно медленно розовело. Только бы ей стало лучше.
В тишине утра Джоул думал о том, что сегодня, должно быть, они проведут свой последний день вместе. И он уже никогда больше не сможет обнять свою несостоявшуюся сестру, свою несостоявшуюся любовницу. Но ощущения горя у него не было. Пока не было.
Он любил ее как сестру и как женщину, но это его не смущало. Они подарили друг другу счастье любить – раз и навсегда. И, когда в будущем его память будет возвращаться к этим дням, он будет вспоминать о них с чувством радости.
Теперь, уже без злости и душевной боли, Джоул увидел то, что не мог видеть прежде, – он держал в своих объятиях существо, ставшее для него самым дорогим на свете. Любовь Иден стала теперь важнее, чем даже справедливость. Она излечила его лучше, чем это могла бы сделать месть.
Она была первой женщиной, которую он по-настоящему полюбил. Первым человеком, которого он обожал и боготворил. И она научила его заглядывать в себя, открывать в себе качества, о которых он никогда бы не догадался, не прикоснись он к ней.
Сблизившись, они дополнили, обогатили друг друга. Возможно, в этом и состояло их истинное предназначение. Стать единым целым. Познать друг друга. Познать себя. Понять, что всю жизнь их просто использовали другие, которые отдавали отрока за блудницу и продавали отроковицу за вино.
Он вытащил ее из ее рабства и не сомневался, что и она могла сделать его свободным от его оков. Его любовь к Иден была безграничной, всепоглощающей. Может быть, он уже стал свободным. Может быть, она уже сотворила чудо и избавила его от злобы, горечи, от жгучего чувства обиды, которое отравляло всю его жизнь.
