Нестандартный ход - De Ojos Verdes
На полу кабинки, держась за живот, лежит та самая беременная от Карена девчонка. Мертвенно бледная, словно бескровная, и с искаженным от боли лицом. Взгляд непроизвольно скользит вниз и натыкается на алое пятно, медленно расползающееся между ее расставленных ног на светлой трикотажной ткани, и от этого зрелища позвоночник прошибает ледяным ознобом. Элизу так жестко триггерит, что она неосознанно отшатывается, теряя равновесие и падая на сверкающий кафель.
И двери снова плавно сползаются, образуя железный занавес между ними…
Глава 27
«…не прощайся
мы с тобой прочно сшиты
в сотый раз друг друга поставим в блок
и живи да радуйся
снова квиты
самый трудный
самый больной урок…»
Мисанова
В ушах зашумело, перед глазами потемнело, а сердце сбилось с ритма, словно в разы замедлившись. Пространство плыло, горло сдавило от страха, и спазм мешал вдохнуть.
Лежа на полу, Элиза задыхалась, хватаясь за ворот кофты и оттягивая его как можно ниже.
Ей казалось, что это длилось часами. На самом деле — доли секунд.
Как только лифт закрылся, она вскинула голову от громкого щелчка. И, прорываясь сквозь настигнувшее её безумство, девушку привело в чувство осознание, что человек нуждается в помощи.
Элиза вскочила и, пару раз споткнувшись, кинулась к асансеру, остервенело нажимая кнопку. Через долгие две секунды он вновь раскрылся, и она бросилась к незнакомке. В одной из маленьких ладошек был зажат телефон, причем, настолько сильно, что не сразу удалось вырвать его из цепких пальцев. Возможно, это болевой шок, но руки девчонки буквально одеревенели.
— Прости-прости-прости! Я сейчас вызову скорую…
— Позвони моему врачу. Я не успела… — ее губы двигались едва различимо, но обострившийся в стрессовой ситуации слух позволил Элизе услышать просьбу. — В «избранных». Инга Алексеевна.
Она придвинула экран к её лицу, активируя «Face ID», и тут же набрала нужному абоненту. Четко описала ситуацию и пообещала ждать с ней.
Двери лифта норовили закрыться, и Элиза на взводе шарахнула по станции управления, а потом зажала клавишу первого этажа. Кинула беглый взгляд на лежащую перед ней девушку. Та внимательно следила за её действиями, хотя и было видно, что её ведет от испытываемой боли.
— Как тебя зовут?
— Ангелина.
— А меня — Элиза. Нам с тобой надо подождать всего десять минут, хорошо?..
— Мой ребенок ведь не умрет?
Внутри всё перевернулось и ухнуло куда-то вниз от заданного в мольбе вопроса.
— Не умрет, — смогла выдавить из себя хрипло, но голос предательски дрогнул.
А когда посмотрела на неспешно растущее вниз к ягодицам алое пятно, онемела от новой порции страха. Не помня себя, молниеносно стащила кардиган и зачем-то приложила хаотичным комком к промежности девушки. Умом понимала, что это бессмысленно, но не могла бездействовать. Одной рукой продолжала удерживать двери раскрытыми, чтобы никто не смог вызвать лифт, а другой — так и прижимала злосчастный кардиган.
Господи, маленький, ну хоть ты не делай этого. Останься со своей мамой.
Мысли хаотично метались от ребенка к матери, которая, к слову, прикрыла веки, и этим пугала Элизу еще больше. Грохотавший пульс мешал связно думать, сознание подкидывало какие-то обрывчатые строки из совершенно разных молитв, которым когда-то в детстве учила их мама. Сейчас они все перемешались в одно горячечное нечто, призывающее спасти обе жизни.
Медики приехали в рекордные сроки, клиника явно была частной. Оставалось только отойти в сторону и позволять им делать свою работу. Ангелину перенесли на носилки, и в последний перед выходом момент она как-то умудрилась схватить Элизу за руку. И сжать так неистово, что шансов оставаться безучастной не могло быть. Девушка поехала с ними, теперь уже сама заботливо держа прохладную ладонь.
Всё происходило очень смутно. Как в кошмарном сне. Или фильме. Эти писки, показатели, цифры, диаграммы… Резкие профессиональные команды. Вой сирены. Клаксон. Пустующий двор. Широкие двери. Здоровенные санитары. Тележка-каталка. Суета. Много незнакомых слов. Люди в халатах.
А потом Элиза будто очнулась и обнаружила себя стоящей перед надписью «Вход запрещен». В одиночестве. Угнетающем и звонком. Не понимая, как очутилась здесь и когда отпустила руку Ангелины, попятилась назад, делая мелкие заторможенные шаги. Ей внезапно помогли, придерживая за локоть и сажая в одно из кресел для посетителей, даже предложили воды.
В коридоре за углом послышались тяжелые торопливые шаги, которые стихли, приблизившись. Элиза подняла голову и неожиданно для самой себя обнаружила, что ранее бесформенные пятна приобрели очертания. Теперь она смогла признать в них Карена и миниатюрную медсестру, протягивающую бумажный стаканчик. Девушка поинтересовалась, нужно ли еще что-нибудь, и, получив отрицательный ответ, удалилась.
Аракелян устало опустился рядом. И оба смотрели перед собой в одну точку.
— Что…что сказали по её состоянию? — прошептала Элиза севшим голосом.
— Ангелина не выживет.
Это прозвучало так оглушительно ровно, что на секунду ей показалось, будто она ослышалась. А он продолжил:
— У нее гипопластическая анемия. Ей категорически нельзя было беременеть и рожать.
Карен уперся локтями в колени и уронил лицо в раскрытые ладони, лихорадочно потирая щеки, глаза, лоб. Элиза, медленно повернувшись к нему, с ужасом наблюдала за мужчиной, который, казалось, вдруг потерял себя, отдавшись панике.
Девушка не могла поверить в чудовищную жестокость происходящего. Растеряв дар речи, снова уставилась перед собой, обхватив дрожащими руками стаканчик с водой. И надеялась. Очень надеялась на чудесные новости. Хотя сознание подсказывало, что наличие крови было неспроста. И Ангелина действительно выглядела болезненной в прошлые несколько встреч.
— Я не знал… Клянусь, я не знал, — донесся сокрушенный шепот Аракеляна. — Сначала о болезни. Потом — о беременности. Я бы не позволил… Она специально скрывала до критического срока, когда даже здоровым женщинам аборт противопоказан, а ей — и подавно. Господи, я так хочу, чтобы эта мелкая сучка выжила, чтобы собственноручно придушить её за такую беспечность! Пренебрежение собственной жизнью! Кому нужна такая жертва?! Я никогда не хотел ребенка! Я хотел, чтобы эта дура была счастлива со мной…
Элиза сжала зубы и зажмурилась, кожей чувствуя неподдельную боль и безысходность его слов. Это отчаяние, разъедающее нутро.
Значит, он её любит. И испытал на собственной шкуре горечь бед, ранее причиняемых другим. В это верилось с трудом, но вот же — Карен, сгорбленный, сломленный, убитый… Такой до дрожи несчастный и одинокий. Рядом — никого нет, никто не разделяет с ним эту вселенскую тоску.
Чего стоят его деньги и связи, когда
