Тадеуш Доленга-Мостович - Профессор Вильчур
– И он вам не понадобится. Ведь все ваши переживания исчезли.
Он покачал головой.
– Нет, панна Люция, они не исчезнут никогда.
– В словах "всегда" и "никогда" много пафоса, и только очень редко в них заключена правда.
– Что поделаешь, но этот редкий случай выпал как раз на мою долю.
– Я удивляюсь,- после паузы сказала Люция,- что вы, пан Янек, так трезво умея смотреть на жизнь, не сумели оттолкнуть что-то неудобное для себя, не сумели защититься от чего-то, что приносит вам только огорчения.
– Но, панна Люция! Я вовсе не хочу отказываться от этого огорчения.
– - Ну, это уже нелогично.
– Возможно,- согласился он.
Долго шли молча.
– Расскажите мне что-нибудь о ней,- неожиданно попросила Люция.- Что вас привлекло в ней? Почему вы выбрали ее, а. не кого-нибудь другого?
Кольский пожал плечами.
– Не знаю. Я сам об этом долго думал и не нашел на это ответ. Единственным правильным ответом было бы, пожалуй, то, что не я ее выбирал, а она меня.
– И вы безропотно согласились?
– Да. Мне нечего было защищать. Вы должны понять, что, потеряв все, я сам был удивлен, что могу еще для кого-нибудь представлять интерес. Для кого-нибудь, а особенно для нее.
– Особенно? Почему особенно?
– Я не то хотел сказать. Мне хотелось сказать, что эта женщина пользовалась большим успехом, была окружена роем поклонников, отличалась привлекательностью и красотой.
– Вы осознанно употребляете прошедшее время?- она внимательно посмотрела на него.
– Осознанно,- ответил он.
– Это значит, что она уже непривлекательна и без поклонников?
– Да,- кратко ответил он.
Сейчас она убедилась, что у Кольского был роман с Добранецкой, и невольно со злобой заметила:
– Не теряйте надежды. Может быть, она восстановит свою привлекательность, и вы сможете к ней вернуться.
Кольский нахмурил брови. Он почувствовал себя глубоко уязвленным словами Люции. Правда, у него не было никакого права ждать от нее особого внимания, однако насмешки он все же не заслужил.
– Зачем вы хотите меня обидеть?- сказал он с грустью в голосе.
– Вовсе нет. Только я думаю, что, поскольку вы уже знаете ее, вас больше не ждут разочарования, вы ничем не рискуете.
Она находила какое-то удивительное и непонятное для нее самой удовольствие досаждать ему.
– Я вовсе не шучу,- продолжала она с наивным выражением лица. Выбирая другую, вы бы могли встретиться с новыми сюрпризами. А в довершение новая возлюбленная случайно не была бы окружена роем поклонников и не слыла бы красавицей.
Кольский опустил голову и молчал. Он не узнавал Люцию и начинал жалеть о том, что доверился ей. Люция почувствовала его настроение, но какое-то упрямство не позволяло ей отказаться от занятой позиции. В душе она думала:
– Так ему и надо. Так ему и надо…
За всю обратную дорогу не проронили ни одного слова. Когда поднялись на крыльцо, Кольский сказал:
– Возможно, завтра вернется профессор…
– Вам нет необходимости считаться с его возвращением. Я вам сердечно благодарна за оказанную помощь, но если это для вас неудобно, то я не смею вас больше задерживать. Кольский, стиснув зубы, сказал:
– О да, я убежден, что вы не хотите меня задерживать, и поверьте мне, что я не остался бы более часа, если бы не обещал профессору Вильчуру.
– По некоторым вопросам у вас необыкновенно чуткая совесть,- с безразличием заметила Люция.
– Да. Приятно, что вы хоть что-то чуткое нашли во мне, потому что моя кожа, как вы считаете, настолько толстая и нечувствительная, что из нее можно сделать подушку для шпилек.
Настроение Люции окончательно испортилось. Она была недовольна собой. Самых несправедливых и ужасных вещей наговорила Кольскому; возможно, даже оскорбила его. И все это в ответ на его доверчивость, искренние признания. Она не могла понять собственных мотивов.
– Что со мной случилось?- думала она.- Что со мной случилось?
Она вела себя по отношению к нему просто бестактно. Ее последние слова на крыльце означали, что его попросту выпроваживают из дома. Правда, начал он, он первый вспомнил о возвращении профессора, но все-таки вела она себя скверно. Наверное, он сидит сейчас у себя несчастный и переживает. Как могла она быть такой бесчувственной по отношению к нему! Как это нехорошо, что она воспользовалась своим преимуществом по отношению к человеку, который ее любит. Как все это бессмысленно, ведь он ей очень нравился, она радовалась его пребыванию в больнице, его общество для нее – настоящий праздник, и она действительно хотела задержать его как можно дольше.
Она долго думала над этим и решила завтра же вознаградить Кольского за сегодняшние неприятности. Нужно оказать ему как можно больше расположения. Л еще извиниться, просто извиниться, потому что виновата.
До извинений, однако, не дошло. А не дошло по следующей причине.
На следующий день ранним утром привезли из Нескупы молодого парня, который, найдя в речушке шрапнель со времен войны, начал раскручивать заржавевший заряд. Его привезли всего израненного, и Кольский, не закончив завтрака, начал с помощью Донки штопать несчастного. Когда уже операция была закончена и пострадавшего перенесли на кровать, Кольский с Донкой вернулись в операционную, чтобы навести порядок. Стенка между операционной и амбулаторией была сколочена из тонких досок, поэтому в амбулатории было хорошо слышно каждое громко произнесенное слово. Еще отчетливее был слышен смех. А Донка и Кольский все время смеялись, смеялись весело и беззаботно. В голосе Донки явно слышались нотки кокетства. Они говорили о каких-то танцах. Потом Кольский хвалил Донку за ее усердие в уборке его комнаты и вдруг сказал шутя:
– Когда буду уезжать в Варшаву, то запакую вас в сундук и заберу с собой.
– А вы думаете, что Василь на это согласится?- дружески отшучивалась Донка.
– А мы сделаем это потихоньку, он и не заметит.
Люция была возмущена. Посмеивается там с этой глупенькой девушкой. Ведет себя как школьник. И что они там так долго делают? Эта сопливая кокетничает, а ему, видимо, это доставляет удовольствие. Это просто неприлично. Новый взрыв смеха заставил Люцию вскочить.
– Ну, я ее научу уму-разуму,- сказала она себе вполголоса.
За обедом она обменялась с Кольским лишь несколькими словами, а позднее позвала Донку в аптеку и, вперив в нее суровый взгляд, сказала:
– Дорогая моя, я хочу обратить твое внимание на то, что ты ведешь себя неприлично. Я слышала сегодня твой разговор с доктором в операционной и уж со всей определенностью заявляю тебе, что больница не место для флирта, для флирта и хихиканья, а доктор для тебя не подходящий партнер. Постыдилась бы, имея жениха, заигрывать с другими мужчинами. Если бы пан профессор узнал об этом, он бы очень рассердился на тебя.
