Диана Джонсон - Брак

Анна-Софи бросила взгляд на боковую стену церкви и увидела то, что усилило ее тревогу, – изображение Марии и символов девственности, лилий, смысл которого дошел до нее только сейчас. Чуть поодаль виднелась Мария Магдалина. Жалела ли Магдалина когда-нибудь о прежней разгульной жизни? Глаза Анны-Софи наполнились слезами.

Ей вспомнился пилот частного самолета, красавец Габриель, Антуан де Персан, другие мужчины, с которыми ей уже никогда не переспать. Она понимала, что не сможет просто взять и убежать, ждала притока или адреналина, или уверенности, но напрасно. Она вдруг лишилась всех возможностей; будущее будет скучным и однообразным. У алтаря стоял Тим – симпатичный, с порозовевшими от спиртного щеками, с напряженной и испуганной улыбкой, в непривычном сером костюме. Над его головой благостно улыбался Христос в окружении ангелов. К счастью, здесь не было икон, которые оскорбили бы религиозные чувства протестантов, но Тим и без того выглядел раздраженным.

Стоя у алтаря и глядя, как к нему приближается Анна-Софи, Тим ощутил болезненный сердечный трепет, но не мог не заметить, как она прелестна. Скамьи, предназначенные для гостей со стороны невесты, были заняты все до единой – на церемонию явились все кузины Анны-Софи, подруги, дяди, брат, Эстелла в платье серебристого цвета, ее свекровь и сестра, академик месье Дору. Сюзанна де Персан выглядела непривычно угрюмой. Наверное, на таких сборищах каждый гость вспоминает собственную свадьбу. Свадьба – это что-то вроде теста Роршаха.[56]

Он видел лица гостей со своей стороны: смущенно улыбающихся друзей, их жен в шляпках, журналиста и теннисиста из Парижа, Сиса и Марты, родителей и мачехи – эти последние решили на время забыть о вражде (оттого что Сесиль постоянно требовала увеличить алименты) и сели в одном ряду. За ними сидели радостно улыбающаяся Клара, ее сын и – о Господи! – Персан.

Аббат что-то тихо сказал Анне-Софи и Тиму, но они его не расслышали, а затем громко обратился к гостям. Хор опять запел, Анна-Софи различила слова:

Dieu vivant, Dieu très haut,Tu es le Dieu d’amour.[57]

Французские слова мессы убаюкивали, приглушали волнение, ощущения чередовались, мешали сосредоточиться. Мысли Тима витали где-то далеко, он думал о том, что скоро все будет кончено, что он не допустит никакого промаха, вскоре появится кольцо… Он считал, что его просто охватил страх, как на сцене перед публикой. Он чувствовал на себе взгляды присутствующих, почти слышал их мысли о браке.

Анна-Софи откашлялась.

Протестанты нетерпеливо ерзали, ожидая обмена клятвами и кольцами. Лишь немногие улавливали смысл французских слов, но все соглашались, что церемония очень красива. Всем хватило познаний во французском, чтобы понять строки: «Вместе нести груз радостей и горестей, вместе смотреть в будущее, освещать друг другу путь, петь общую песню…»

Наступило время произнести священную клятву перед лицом Бога, выслушать священника и обменяться кольцами. Священник англиканской церкви, отец Маркс, выступил вперед и произнес по-английски:

– Согласен ли ты, Томас Акройд, взять в жены Анну-Софи-Лауру-Мари?

Тим хрипло отозвался:

– Да.

Он услышал, как Анна-Софи дала тот же ответ. Затем все вновь перешли на французский – язык, который Тим знал в совершенстве, но почему-то перестал понимать. Они преклонили колена и поднялись, ошеломленные торжественностью момента и пристальным вниманием собравшихся. Почувствовав на пальце непривычную тяжесть кольца, Тим вспомнил слова отца: «Джентльмену не пристало носить украшения». Анна-Софи, сжимая в руке букет, украдкой бросила взгляд на яркий, но совсем небольшой изумруд и новенькое обручальное кольцо у себя на пальце.

Когда священник благословил союз Анны-Софи и Тима, глаза Клары наполнились слезами. Теперь она понимала, что прежде ее жизнь была пуста и безрадостна, но решила, что отныне все пойдет по-другому. Мученичество в тюрьме искупит все ее грехи. Однажды ее поразили такие слова: «Порок – дурной поступок, не доставляющий наслаждения». Значит, наслаждение – добродетель? Наверное, да. А может, то, что мы делаем с удовольствием, и есть добродетель? Эти слова звучали в духе маркиза де Сада или какого-нибудь другого извращенного французского философа. Антуан наверняка знает, какого именно.

– Глазам не верю! Они пустили по рядам шляпу! – прошептал Джерри Нолинджер во время сбора пожертвований. – Эти люди ни за что не упустят случай залезть ближнему в карман!

А пение и молитвы все продолжались. Аббат из Вийона причастил всех, даже Тима. Стариков подвозили к причастию в колясках. Опять молитва. «Magnificat, Magnificat, Magnificat anima mea Dominum». Их вновь благословили. Их опять попросили расписаться – о Господи! Ставя свою подпись, Тим ощутил прилив тревоги. Мелодии Баха, затем Бетховена – «Ода к радости». Немыслимое лицемерие! Почему он заранее не спросил, какой будет музыка? Кажется, Эстелла внятно произнесла: «Нет более угнетающего зрелища, чем венчание». Они прошествовали мимо скамей и вышли на обледеневшее мокрое крыльцо.

Глава 60

НАЧАЛО

Какая досада, что невозможно просто поблагодарить аббата, помахать гостям рукой на прощание, вытерпеть осыпание рисом и мгновенно перенестись на Майорку! Увы, первую ночь им предстояло провести в Трианоне, в Версале, потом на несколько дней уехать в Бильбао и Лиссабон, но прежде – дотерпеть до конца торжественного дня, который затягивался, поскольку те, кого не пригласили на ужин, не выказывали ни малейшего желания удалиться. Погода окончательно испортилась, уровень воды в реке поднимался. Несколько местных гостей, прихожан церкви, попросили ненадолго отложить ужин, чтобы перенести скамьи в глубь церкви, пол которой уже был залит водой. Фотографы из «Мадемуазель Декор» воспользовались этой заминкой, чтобы снять Анну-Софи на крыльце церкви.

А еще предстоял ужин с мучительными тостами и скетчами и расставание. К счастью, Тиму и Анне-Софи полагалось уехать первыми, но обмена благодарностями и пожеланиями было не избежать, как и нестерпимой скуки после церемонии перед началом приема с коктейлями в кафе на площади и нового сбора за ужином (Киска Лотремон с Диком Трентом и Клара Холли с Антуаном де Персаном не явились на коктейль, но вернулись к ужину, притом опоздав).

Измученные новобрачные уже исполнили большую часть своих обязанностей, за исключением присутствия на ужине. Кое-кто из гостей злоупотребил коктейлями и к ужину мог только сидеть – более или менее прямо. К ужину ожидали восемьдесят человек, восемь столов было накрыто в гостиной и столовой. Перед каждым прибором лежало меню: салат с лангустами, утка с ореховым маслом, горячие бриоши; молодая баранина «наварин»; американский десерт и птифуры.