Анна Берсенева - Неравный брак

– У них спутниковый телефон с собой, – объяснил Годунов, пока они шли по ведущей за поселок дороге. – Здесь же обычные сотовые не фурычат. Домой звякнешь, плохо, что ли?

Юра сразу ускорил шаг.

Журналисты оказались хоть и американские, но русского происхождения, зря он вспоминал по дороге английские слова. Правда, похоже было, что мужчина со шкиперской бородкой, возившийся с чемоданчиком спутниковой связи, жил в Америке много лет и впервые посетил родину.

– Извините, вы не знаете, где здесь север? – спросил он Гринева с Годуновым. – Нам надо направить антенну на север.

– Усман! – тут же окликнул Борис проходившего вдалеке чеченца. – Север где у вас?

– Там, – махнул рукой Усман.

– Да, как же я не сообразил, – уважительно кивнул журналист. – Он же в любом месте ориентируется, потому что знает, где восток: у него есть чувство молитвы…

– При чем тут молитва? – хмыкнул Годунов. – Он «Аллах акбар» год назад первый раз услышал, и то по телевизору. Живет он тут, вот и знает.

– Назовите номер, Юрий, – предложил журналист. – Я наберу.

– Сколько я могу говорить? – с колотящимся сердцем спросил Гринев.

Он не звонил домой ни разу за все это время; только в самом начале, из Слепцовска. Просто возможности не было.

– На ваше усмотрение, – вежливо ответил американец, передавая Гриневу трубку и отходя в сторону. – Нас не очень стесняют в средствах.

Трубку в Москве подняли после шестого гудка.

– Авво! – услышал Юра; Полинка что-то жевала. – Шушаю!

– Ты дома? – спросил он, стараясь говорить спокойнее. – В гости зашла, мадемуазель Полин?

– Ой! – Полинка взвизгнула так, что у него в ухе зазвенело, и, кажется, выплюнула то, что было у нее во рту. – Юрка, ты откуда звонишь?!

– Не из Москвы, – улыбнулся он. – Полиночка, как у вас дела, скажи быстро. Кто дома?

– Да никого дома! – закричала она. – Папа на работе, мама в магазин пошла. А я же теперь опять здесь живу, потому что… Ой, да какая разница! Юра, ты… Это у тебя как дела?!

– Да все в порядке, Полин, говори, как у вас, – поторопил он. – Продала гарсоньерку?

– Ой, Юр, что было! – снова завопила она. – Продала, продала, тому как раз, который из Чертанова. Сам рыжий, почти как я, и кота рыжего еще мне притащил, представляешь?

– Представляю. – Он не удержался от улыбки. – А деньги вы отдали?

– Браткам-то? Отдали! С папой ездили отдавать и еще с дядей Маратом, другом его, помнишь? Ой, Юр, что папа сказал, когда узнал, не могу тебе передать!

– Да уж, – хмыкнул он, – нетрудно догадаться. Но все же в порядке?

– Сказал, что я малолетняя идиотка, – все-таки сообщила Полина. – Представляешь – это папа-то! А ты, пусть только вернешься, получишь по полной программе. Что более дурацкого выхода найти было нельзя. А Ева так обревелась, что чуть вся на слезы не изошла! Да ладно, Юр, может, и дураки мы с тобой, но что теперь зря убиваться. Ты когда вернешься?

– Не знаю еще, – ответил Юра, улыбаясь именно дурацкой улыбкой. – Может, скоро. Как сложится. Никто мне не звонил? – спросил он.

– Никто, – секунду помедлив, ответила Полина. – Юр, хочешь, я ей позвоню?

– Нет, – сказал он. – Я сам. Потом… Все, мадемуазель Полин, пока. Спасибо тебе! Всех целуй.

– Спасибо, – повторил Гринев, отдавая трубку подошедшему американцу.

– Не за что, – улыбнулся тот. – Юрий, ведь вы давно здесь, мне вот интересно с профессиональной точки зрения, как вы оцениваете…

– Юрий только на секундочку из операционной выскочил, – тут же вклинился Борька. – Ему обратно пора. Спасибо, ребята, за звонок, счастливо вам! Пошли, Валентиныч, – скомандовал он.

«Как любовь… – вертелось у него в голове, снова прогоняя сон. – Как любовь… Мальчишка! Все правильно… Только вернусь… Надо было вообще от американцев ей позвонить… Нет, испугалась бы. Что бы я сказал, откуда? Вернусь…»

Сон вдруг совсем исчез, и в ясности тревожного предсонья Юра вспомнил, как однажды лег раньше Жени и ждал, когда она выйдет из ванной и ляжет тоже.

Она выключила свет в коридоре, вошла в комнату, наткнулась на стул. Юра лежал на краю кровати и, привыкнув к темноте, видел каждое ее движение.

– Юра, ты где? – позвала Женя. – Подвинься, я лягу. Юрочка, подвинься же! – засмеялась она, наткнувшись рукой на его плечо. – Ой, не хватай за ногу!

Женя боялась щекотки, а ему нравилось проводить рукой по ее ноге, снизу расстегивать короткий халатик…

Он подвинулся, она легла на согретый им край постели. И, за секунду до того как Юра обнял ее, притянул к себе, он увидел, как она быстро поцеловала то место на подушке, где только что лежала его голова. У нее-то глаза еще к темноте не привыкли, она не видела, что он смотрит на нее в упор.

– Ты меня самого лучше поцелуй, родная моя, – шепнул он и заметил, что Женя смутилась.

Но сразу прижалась к нему, обняла за шею – и они оба забыли и о смущении, и обо всем.

«Дурак, идиот! – проклинал он себя теперь – в чужой, без нее, темноте. – Грех гордыни… Только бы вернуться, только бы…»

Глава 14

После пронзительной синевы кавказского неба московское, стиснутое высокими домами, казалось белесым. Правда, Юра заметил это случайно, на секунду подняв глаза. Так-то ему и не до неба было, и не до земли. Он шел через двор к подъезду своего дома, и это, которое уже за его жизнь, возвращение снова казалось ему первым.

«Сразу ругать начнут или погодя?» – с детской опаской подумал он, поднимаясь по лестнице.

На секунду показалось, будто идет вверх ногами; он даже за перила схватился. Ощущение верха и низа, вообще ощущение реальности нарушилось у Юры с той минуты, как приземлился во Внукове самолет и он сошел по трапу на летное поле, опустил на землю рюкзак, закурил. Но так и прежде с ним бывало, когда резко менялась среда обитания. Поэтому Юра уже знал: скоро это странное ощущение пройдет, утихнет, сменится обычной усталостью.

То ли дело после Армении когда-то! Тогда Юра вообще не понимал, что это с ним происходит, отчего его бросает то в жар, то в холод. О подобном ощущении раздвоенности, несовпадения с самим собой рассказывал ему однажды больной, которому перелили кровь.

– Перед родственниками неудобно, – говорил он своему палатному врачу. – Они ж приходят, волнуются, время свое тратят. А я лежу, языком еле шевелю, плету черт знает чего… Вроде я – а вроде не я, что-то во мне не свое.

Вот и Юре теперь было неудобно перед родственниками. По-хорошему, надо было бы сначала отоспаться, а уж потом, проснувшись сразу в новой жизни, забыв этот странный и нелегкий переход, встречаться с родными людьми.

Но за дверью уже послышались быстрые шаги, щелкнул замок – и Юра внутренне собрался за секунду до того, как услышал мамин вскрик.