Джоджо Мойес - Ночная музыка

А внизу музыка ее звучала уже гораздо лучше, практически без заминок и повторов, более плавно. До его ушей донесся длинный романтический отрывок, и Мэтт подумал, не является ли это неким посланием лично ему. Ведь, в конце концов, музыка была для нее способом выразить себя. Мэтт уронил пленку на пол и медленно, словно повинуясь звукам ее волшебной скрипки, вошел в спальню. Он сразу обратил внимание на солнечный свет, отражающийся от покрытого лаком пола, на молочную голубизну неба, виднеющегося через эркерные окна. От этакой красоты просто дух захватывало, хотя он и не сомневался, что все будет именно так.

Но затем его глаза остановились на рабочих ботинках на полу у изножья кровати. Два огромных грязных ботинка в засохшей глине, причем земля на подошве явно говорила о том, что в них недавно выходили на улицу.

Мужские ботинки.

Ботинки Байрона.

Мэтт оторвал от них взгляд, поднял голову и увидел сумки в углу. Полотенце на батарее, которую он, Мэтт, недавно установил. Зубную щетку на подоконнике. У него внутри что-то сжалось, захлопнувшись намертво, оставив после себя пустоту, большую черную дыру там, где когда-то были чувства.

Байрон и Изабелла в хозяйской спальне. В его спальне.

В его кровати.

Мэтт помотал головой, словно пытаясь привести в порядок мысли. Затем застыл точно соляной столб. Громкие свистящие звуки, которые он слышал, были его собственным тяжелым дыханием. Он вышел из спальни, пересек лестничную площадку и стал медленно спускаться по лестнице. Туда, откуда доносилась музыка.

Конечно, имеется масса преимуществ исполнения с оркестром, размышляла Изабелла, дойдя до заключительных тактов финала. Она знала, что многие музыканты считают себя в некотором роде фабричными работниками, а группу струнных инструментов оркестра – чем-то типа музыкальной машины для производства колбасы, где играть надо в определенном порядке, согласно инструкции. Однако Изабелла любила их оркестровое братство, волнение, охватывающее при создании мощной стены звука; даже дружно настраивать инструменты перед выступлением было настолько волнующе, что становилось трудно дышать. Ну и нельзя, конечно, забывать о тех редких моментах вдохновения, когда оркестром управлял гениальный дирижер. Если она сможет снова выступать с оркестром, хотя бы пару раз в месяц, то сумеет достаточно быстро восстановить форму. Поскольку снова станет той, кем была до переезда в Испанский дом.

Она как раз натирала канифолью смычок, когда услышала нечто странное.

– Мэтт! – позвала она, решив, что он где-то рядом, но ответа не получила.

Изабелла снова прижала скрипку к подбородку и проверила струны, тщательно отрегулировав высоту нот. Эта скрипка, рассеянно подумала она, никогда не будет звучать так, как Гварнери. Возможно, прямо сейчас кто-то играет на ее Гварнери, наслаждаясь густым тембром струны соль малой октавы и мягким матовым тембром ля первой октавы. Ну и что я получила взамен? – усмехнулась она. Двенадцать квадратных метров замененной черепицы и новый септик.

Она уж собралась было продолжить репетировать, но неожиданно услышала непрерывно повторяющиеся глухие удары. Изабелла застыла, судорожно вспоминая, что именно просила сделать Мэтта. Значит, так, плинтуса он прибил. Штукатурные работы, вообще-то, бесшумные. А в ванной, насколько ей известно, осталось только подсоединить трубы. Но удары все продолжались – бух, бух, бух, бух, – затем что-то треснуло, и с потолка посыпалась пыль от штукатурки. Изабелла метнулась к двери:

– Мэтт! – (Нет ответа. И снова бух, бух, бух. Зловещий звук.) – Мэтт!

Изабелла положила скрипку на кухонный стол и вышла в коридор. Мэтт был на втором этаже. Тогда она поднялась по лестнице. Теперь звук доносился абсолютно явственно: Мэтт бил чем-то тяжелым по чему-то твердому.

Она медленно подошла к хозяйской спальне и увидела Мэтта: вспотев от натуги, он долбил стену огромной кувалдой. В стене между спальней и незаконченной ванной зияла дыра примерно четыре на пять футов.

Изабелла потрясенно смотрела на его сосредоточенное лицо, на стальные мускулы, напрягавшиеся каждый раз, как он взмахивал кувалдой. На гигантскую дыру в стене.

– Что вы творите?! – возмутилась она.

Но он, похоже, ее не слышал. Кувалда в очередной раз обрушилась на стену, выбив еще несколько кирпичей. Куски штукатурки упали на белую постель.

– Мэтт?! – взвизгнула Изабелла. – Что вы творите?

Мэтт остановился. Лицо его было каменным. Глаза, две ярко-голубые льдинки, пронизывали ее насквозь.

– Никуда не годится, – произнес он так спокойно, что Изабелле стало не по себе. – Эта комната никуда не годится.

– Но это… это очень красивая комната, – запинаясь, пробормотала Изабелла. – Я не понимаю.

– Нет, – произнес он сквозь стиснутые зубы. – Ты все испортила. А теперь надо все снести.

– Мэтт, но вы же потратили…

– Мне просто не остается ничего другого.

Изабелла поняла, что старается вразумить человека, потерявшего разум. Она оказалась наедине с безумцем с кувалдой в руках. Она лихорадочно искала способ заставить его остановиться, пока он не разнес следующую комнату. Подсознательно она пыталась оценить степень угрозы. Держись, твердила она себе. Только не показывай ему, что ты боишься.

Она выглянула из окна и увидела Тьерри: мальчик шел по лужайке в сторону дома. У нее снова тревожно забилось сердце.

– Мэтт?! – в очередной раз позвала Изабелла. – Мэтт! Послушайте, вы правы, – сказала она, подняв дрожащие руки. – Вы совершенно правы. – (Он удивленно уставился на нее, словно не ожидал такого поворота событий.) – Мне надо все хорошенько обдумать.

– Тут все не так, – произнес он.

– Да-да. Совершенно справедливо, – согласилась Изабелла. – Я наделала ошибок. О, массу ошибок.

– Я просто хотел сделать комнату красивой. – Он посмотрел на потолок, и в выражении его лица было нечто такое, что обнадежило Изабеллу.

Она украдкой посмотрела в окно. Тьерри исчез. Наверное, направляется к задней двери.

– Нам надо поговорить, – сказала Изабелла.

– Ведь я только этого и хотел. Поговорить с тобой.

– Знаю. Но не сейчас. Давайте успокоимся, все взвесим на свежую голову и завтра поговорим, быть может.

– Только ты и я? – Дыра за его спиной была похожа на рваную рану.

– Только вы и я. – Она положила руку ему на плечо, будто успокаивая его и одновременно удерживая на некотором расстоянии. – Но не сейчас, хорошо?

Он заглянул ей в глаза, словно желая узнать правду. У нее перехватило дыхание, но она выдержала его взгляд.