Диана Гэблдон - Чужестранка. В 2 книгах. Книга 2. Битва за любовь

— Я не надеялся снова увидеть тебя, Саксоночка. — Голос у него был низкий, охрипший от виски и криков. — Как я рад, что ты здесь, со мной.

Я выпрямилась.

— Не увидеть меня снова! Почему это? Ты считал, что я не смогу вызволить тебя?

— По правде сказать, да. Но я боялся сказать тебе об этом, боялся, что в таком случае ты заупрямишься и откажешься покинуть меня.

— Я заупрямлюсь? — возмутилась я. — Кому бы и говорить об упрямстве!

Последовала пауза, которая как-то неловко затянулась. Я должна была расспросить его о вещах, существенных с чисто медицинской точки зрения, но щекотливых в личном плане. В конце концов я облекла это в тот самый банальный вопрос:

— Как ты себя чувствуешь?

Веки у него сомкнулись, глаза казались запавшими при свете свечей, но я ощутила, как напряглась под бинтами спина. Рот скривился.

— Не знаю, Саксоночка. До сих пор я никогда себя так не чувствовал. Кажется, я хотел бы совершить одновременно несколько разных деяний, но разум мой протестует, а тело меня предает. Я хотел бы немедленно уйти отсюда и убежать так далеко, как только смогу. Я хочу кое-кого убить. Господи, как я этого хочу! Я хочу сжечь дотла Уэнтуортскую тюрьму. Я хочу спать.

— Камни не горят, — трезво заметила я. — Пожалуй, стоит ограничиться сном.

Его здоровая рука поискала и нашла мою, а рот слегка расслабился, но глаза оставались закрытыми.

— Я хочу прижать тебя к себе, целовать тебя и не отпускать никогда. Я хочу уложить тебя к себе в постель и обладать тобой, как обладают шлюхой, чтобы забыть самого себя. И еще я хочу положить голову к тебе на колени и плакать, как ребенок. — Уголок рта приподнялся, и голубые глаза полуоткрылись. — К несчастью, — продолжал он, — только последнее из всего перечисленного я могу сделать, не потеряв при этом сознания.

— Ну что ж, в таком случае, этим и следует ограничиться, оставив прочее на будущее время. — Я тихонько засмеялась.

От него это потребовало некоторых усилий, и он в самом деле едва не потерял сознание, но я присела к нему на кровать, прислонилась к стене, а он положил голову мне на бедро.

— Что это сэр Маркус вырезал с твоей груди? — спросила я. — Клеймо?

Он ответил не сразу. Потом рыжеволосая голова наклонилась в знак утверждения, и Джейми произнес со смехом:

— Печать с его инициалами. Чтобы я весь остаток жизни носил кроме уже оставленных им рубцов еще и его вонючую подпись? Да ни за что!

Его голова теснее прижалась к моему бедру, и дыхание мало-помалу сделалось сонным.

— Джейми?

— Ммм?

— Ты сильно пострадал?

Сразу пробудившись, он перевел взгляд со своей забинтованной руки, призрачно белевшей на темном одеяле, на мое лицо. Глаза закрылись, и Джейми начал дрожать. Встревоженная, я решила, что коснулась невыносимо больного места, но тут же поняла, что он попросту смеется — до слез.

— Саксоночка, — заговорил он наконец, прерывисто дыша. — У меня осталось примерно шесть квадратных дюймов кожи без болячек, ожогов и рубцов. Пострадал ли я? — И он снова затрясся от смеха так, что матрас под ним заходил ходуном.

— Я имела в виду, — начала было я сварливо, но Джейми остановил меня, взяв мою руку и поднеся ее к губам.

— Я понял, что ты имела в виду, Саксоночка, — сказал он, повернувшись ко мне. — Не волнуйся, оставшиеся невредимые шесть квадратных дюймов находятся у меня между ног.

Я по достоинству оценила усилие, которое понадобилось ему, чтобы пошутить, и легонько шлепнула его по губам.

— Ты пьян, Джеймс Фрэзер, — заявила я и, помолчав, добавила: — Всего только шесть?

— Ну, может быть, и семь. Бог ты мой, Саксоночка, не смеши меня больше, мои ребра этого не выдержат!

Я вытерла ему глаза подолом своей рубашки и дала ему попить, поддерживая голову.

— И все же это не то, что я имела в виду, — сказала я.

— Я понял, — ответил он. — Можешь не деликатничать насчет этого. — Он с осторожностью набрал в грудь воздуха, но все-таки поморщился от боли. — Я был прав, это менее болезненно, чем удары плетью, но куда отвратительнее. — Горькая улыбка скривила его губы, но в ней был и оттенок юмора. — По крайней мере я некоторое время не буду страдать от запоров. — Я вздрогнула, а Джейми вдруг скрипнул зубами и задышал часто-часто. — Прости, Саксоночка… я не предполагал, что все это так глубоко затронет меня. А с тем, что ты имеешь в виду, все в порядке. Повреждений нет.

— Ты не должен рассказывать мне об этом, если не хочешь, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и естественно. — Разве что так для тебя легче…

— Я не хочу рассказывать! Я не хочу даже думать об этом снова, но выбор был недвусмысленным. Нет, моя дорогая, мне не больше хочется рассказывать об этом тебе, нежели тебе слушать, но я должен вытолкнуть это из себя, пока оно меня не задушило… Он хотел, чтобы я пресмыкался перед ним и умолял, и я делал так, клянусь Господом. Мне помнится, я говорил тебе, что можно сломить человека, если в твоей власти причинить ему невыносимую боль. У него была такая власть и такое желание. Он вынудил меня пресмыкаться и вынудил умолять, да и кое-что похуже того. В конце концов он вынудил меня желать смерти. — Он внезапно поднял голову; лицо его было искажено страданием. — Несколько раз в жизни я был близок к смерти, Клэр, но я никогда еще не хотел умирать. На этот раз я хотел смерти. Я… — Голос его оборвался, он крепко стиснул мне колено, а когда заговорил снова, то задыхался, словно пробежал большое расстояние: — Клэр, ты можешь… я только… Клэр, удержи меня. Если я снова начну дрожать, этого не остановить. Клэр, удержи меня!

Его и в самом деле начала сотрясать мелкая дрожь, он стонал от боли в сломанных ребрах. Я боялась своим прикосновением причинить ему страдание, но еще больше боялась, что продолжится эта ужасающая дрожь.

Я наклонилась к нему, обхватила за плечи как можно крепче и начала раскачиваться вместе с ним, надеясь таким образом устранить спазмы. Одновременно я массировала вертикальные мышцы сзади на шее, чтобы ослабить напряжение. Дрожь наконец унялась, и его голова в изнеможении упала мне на бедро.

— Прости меня, — сказал он минуту спустя нормальным голосом. — Я не думал, что дойдет до такого. Все дело в том, что я очень измучился и к тому же чертовски пьян. Я просто потерял контроль над собой.

Да, если уж шотландец признает себя пьяным, значит, ему в высшей степени скверно!

— Тебе нужно выспаться, — тихо сказала я, все еще потирая ему шею. — Ты очень в этом нуждаешься. — Я говорила это, а сама поглаживала и слегка нажимала, как учил меня старый Алек, и в конце концов добилась, что Джейми начал дремать.