Любимый цветок фараона (СИ) - Горышина Ольга
— Я не ожидала, что мы будем одни, — Хемет вновь склонила голову, и вплетенные в парик бусины со звоном коснулись пустого фиала. — Я надеялась увидеть жрицу Хатор.
Темные блестящие глаза прожигали огнем, но на лице фараона не дрогнул ни один мускул. Райя покосился на отца, не уверенный, что имеет право ответить за него.
— Я забрал Райю к жрецу Маат, чтобы у жрицы Хатор было время научить Асенат тому, что не должно знать мужчине, — отчеканил фараон, и его слова подытожил нестройный перезвон бусин парика Хемет.
Фараон хлопнул в ладоши, и прислужницы тут же подступили к столу, чтобы наполнить фиалы гранатовым вином. Хемет подняла свой и пожелала фараону благоденствия и бессмертия. Фараон ел молча, стараясь не слушать сына, рассказывающего матери о днях, проведенных вдали от нее. Не слушал, потому что Райя и фразы не мог сказать, чтобы не вставить имя наставницы. Фараон сидел с опущенными ресницами: тени опахал на столе под музыку сыновьих слов оживали, обретая желанные черты. Не в силах больше терпеть эту муку, фараон поднялся и, дав сыну разрешение остаться до утра с матерью, удалился в свои покои, велев не тревожить его, сославшись на плохое самочувствие.
Он и вправду почувствовал головную боль. Сидя в кресле против застеленной постели, он сжимал виски с такой силой, что на ресницах проступали слезы, и теперь уже из слез продолжали рождаться мучительные образы, разжигавшие не только разум, но и тело. На закате фараон не выдержал и спустился в сад, вновь велев страже оставаться на месте. Он домчался до стены умело пущенной стрелой и припал грудью к хранившему дневное тепло камню, чтобы восстановить дыхание. Он не пойдет в дом. Если Бастет угодно, она приведет Нен-Нуфер к пруду, и ей было угодно.
Вновь в простом платье, босая, Нен-Нуфер стояла у самой воды, глядя на распускающиеся белые лотосы, и была для него во много раз желаннее Хемет, разукрашенной горящими самоцветами и золотыми нитями. Песок шуршанием выдал его приближение, хотя он, поддавшись порыву, как тогда у Пирамид, примчался босым, в короткой юбке, даже без платка. Нен-Нуфер глядела на него, словно на видение, и не дернулась, когда он бросился к ней, раскинув руки, но пальцы фараона поймали лишь воздух. В самый последний момент Нен-Нуфер увернулась, проскользнув под рукой, и, замочив ноги, он, чтобы унять обиду, вырвал лотос и обернулся уже с улыбкой. Дрожащей рукой Нен-Нуфер потянулась к цветку, но тот оказался в волосах мгновением раньше, и теперь она не смогла уже ускользнуть от проворных рук фараона. Его ладони сжали горящие щеки, и он вырвал поцелуй, о котором грезил бессонными ночами. Теперь он не отпустит ее губы, только сильнее прижмет тонкое тело, скрещивая за спиной руки в объятьях вечности. Вместо кнута и крюка, он готов до скончания времен сжимать эти дрожащие плечи, если только она дарует ему власть над своим телом.
— Я пришел за тобой, мой прекрасный лотос, — затараторил фараон, чтобы не дать Нен-Нуфер опомниться. — Я более не в силах выносить одиночество ночей. Раз Амени дает тебе право выбора, избери меня. Я довольно принес даров твоим Богам, чтобы они отдали мне тебя!
Он глядел на губы, еще блестевшие его поцелуем, страшась увидеть в глазах слезы.
— Это все, о чем я прошу их сейчас. Перед тобой стоит не властитель двух земель. У меня пустые руки, которые с нашей встречи хватают лишь воздух. Я не могу есть, не могу спать, не могу вершить суд… Я не могу без тебя ничего делать. Я принес к твоим ногам власть над Кеметом. Подними же ее и вручи мне обратно своим поцелуем.
Ее лицо было так близко и так далеко. Тело таяло и ускользало из его объятий, и вот он вновь держал в руках лишь воздух.
— Я не стану слушать тебя! — Нен-Нуфер и вправду закрыла ладонями уши. — И Боги тоже забудут твои слова.
— Не смей! — фараон поднял руку, и Нен-Нуфер в страхе отступила от него в воду.
— Не смей больше говорить от имени Богов, довольно! — он опустил руку, заметив испуг Нен-Нуфер. — Довольно, довольно, — голос перешел почти в шепот. — Боги вновь говорят со мной напрямую и за руку ведут к тебе. Так протяни свою, чтобы соединиться со мной, и народ Кемета поблагодарит тебя за мое исцеление всяко больше, чем за твои танцы в храме!
Она молчала и не выходила из пруда. И лицо ее сравнялось сейчас цветом с цветком лотоса.
— Протяни мне руку. Пойди за мной, и ты ни в чем не будешь знать нужды. Коль ищешь ты знак, то найди его в нашей встрече. Отец свел меня с тобой, он вложил твое хрупкое тело в мои руки, и я хочу заботливо нести его, покуда Река разливается и дарит нашей земле благоденствие. Что ты молчишь, воспитанница храма Пта? Ты забыла, что в начале было слово?! И слово это было любовь. Как же ты, воспитанная жрецами, смеешь противиться ей!
Фараон сделал еще шаг, и Нен-Нуфер пришлось вступить в воду по колено.
— Ты можешь замочить платье и извозить его в тине, но я все равно встречу тебя на том берегу и потребую ответа!
Она остановилась, сжав дрожащими пальцами висящий на шее сердоликовый амулет.
— С нами говорят, видно, разные Боги, Райя, — прерывающимся шепотом начала Нен-Нуфер. — Мне они говорят бежать от тебя, и я послушаюсь их и стану молить тебя уйти ради собственного блага и благоденствия Кемета. Твой отец свел меня с Сети на том же месте, что и с тобой, чтобы позволить передать вашим детям знания, которые мне посчастливилось получить от Пентаура. И потом я уйду и, даже когда ты будешь в Фивах, не потревожу твоего взора.
— Ты не слышишь меня, Нен-Нуфер! — фараон ударил ногой по воде, и пущенная им волна достигла подола платья. — Благо Кемета — это мое благо. Коль тревожит тебя судьба народа, так позаботься обо мне.
— Я забочусь о детях!
— Этим детям еще расти и расти, а у меня дрожат руки, и коль не уймешь ты их дрожь, я выроню кнут, а ты знаешь, что такое взбешенные лошади!
— Я только знаю, что такое взбешенный фараон! — почти взвизгнула Нен-Нуфер.
— И также знаю, что не я причина его гнева и потому не смогу унять его.
— Ты — причина моего гнева! Ты и никто другой!
— Нет, — затрясла головой Нен-Нуфер, когда пальцы фараона вновь скользнули по ее щекам. — Не в том причина! Я чувствую это, я вижу! Верь мне, верь, что то, что велит мне Богиня, и есть твое благо. И мое! Не навлекай на меня гнев Хатор, прошу тебя! — она подняла ладони к лицу, чтобы спрятаться от безжалостного взгляда и ненасытных губ. — Сжалься надо мной!
Нен-Нуфер хотела отступить еще на шаг, но фараон удержал ее за запястья и начал выводить из воды.
— Не проси жалости у того, кто принес к твоим ногам любовь! — он сжал ее плечи, чувствуя, как тонкое тело вновь ускользает из рук. Нен-Нуфер порывалась опуститься перед ним на колени, но он не позволил ей спрятать от себя блестящие слезами глаза.
— Не ту любовь ты предлагаешь мне, Райя! Любовь, которую чтит Хатор, горит в сердце, а твоя лишь обжигает тело. Бастет не властна надо мной!
— Что можешь знать о любви ты! Как можешь ты читать мое сердце, лгунья!
Он оттолкнул ее, и Нен-Нуфер едва устояла на ногах, зато теперь голова ее не клонилась к земле. Лицо, вспыхнувшее факелом в окутавшей пруд темноте, оказалось теперь близко против его воли — он желал получить кнутом по рукам, да только некому было остановить лишившееся разума тело.
Но тут фараон отпрыгнул, наступив босой ногой на что-то склизкое, и сделал еще шаг назад, поднимая к лицу руки. Нен-Нуфер с тем же трепетом проводила взглядом лягушку, как и фараон увидев в ней знак от Великого Пта.
— Видно не довольно ему моих слез, и из них не родится ни одной слезинки счастья, — прошептал фараон и бросился прочь, спеша унести свои слезы от той, которой не желал их больше показывать. Он едва смог возвратить ногам прежнюю тяжелую постуль, чтобы взойти на ступени террасы под внимательные взгляды стражи. Среди юношей был Кекемур, и фараон поспешил отвернуться, чтобы не обрушить на него гнев. Он протягивал юному стражнику собственный кнут за спасение Нен-Нуфер, а сейчас готов был вырвать его простой кнут, чтобы отстегать его руки, посмевшие прикоснуться к той, кто может принадлежать лишь ему. Может, но не желает.
