Марселла Бернстайн - Обет молчания
Майкл ответил, тоном показывая, что ему тягостно продолжать этот разговор:
— Брось, ты никакой не монстр.
Она улыбнулась, печально, с горечью и сожалением.
— Да нет, я не о том. Я никогда не думала, что у меня прелестное личико.
— Кейт. — Он перегнулся через маленький круглый столик, протянул руку и откинул прядь волос с ее лба. — Какая теперь разница, что они о тебе говорили? Это больше не имеет никакого значения.
— Газеты писали, что я — ошибка природы, — с болью в голосе сказала она.
— Ты была маленькой девочкой. С тобой обошлись чересчур жестоко.
— Не такая уж маленькая. Двенадцать лет — это не маленькая.
— Тебе тогда только что исполнилось двенадцать. Ведь все произошло вскоре после твоего дня рождения?
— Через неделю. Миссис Келлер говорила, что в одиннадцать лет слишком рано нянчиться с ребенком. Вот исполнится двенадцать, тогда посмотрим. Мама была не в восторге от этой идеи, ей вообще не нравилось, когда мы уходили из дому.
Два часа, проведенные в библиотеке Агентства печати, позволяли Майклу ориентироваться в картине событий.
— Но ведь она сама подвезла тебя до дома Келлеров? По крайней мере, так писали газеты. Почему же она так поступила? Где логика?
Кейт положила в рот кусочек баранины, прежде чем ответить на вопрос, словно разговор шел о самых что ни на есть обыкновенных вещах, о событиях вчерашнего дня, например.
— Сара уговорила ее, вечер был очень холодным. Любое желание Сары исполнялось беспрекословно. Любое. — Не отводя взгляда от тарелки, она добавила: — Сара была ее любимицей.
— Кейт, — позвал ее Майкл. Этот разговор тянул из него душу. Он был мучительнее оттого, что она говорила спокойным, обыденным тоном, как бы между прочим, словно ей не составляло никакого труда рассказывать о своих несчастьях. — Ваши отношения с Сарой… Так не может больше продолжаться. — Он сделал протестующий жест. — Нет, послушай, — настаивал он. — Это очень важно. Ты сама призналась, что ощущаешь себя как бы в ловушке ваших общих воспоминаний.
— В плену Таинственного сада, и мне никак не удается найти дверцу, чтобы выбраться.
— Должно быть, раньше он казался вам особенным, чудесным. Но с некоторых пор он стал опасен для вас обеих.
В ее взгляде было столько душевного смятения, что Майклу захотелось дотянуться до нее. Он удержался, но не столько по причине возможного осуждения со стороны общественного мнения, сколько из-за многолетней привычки.
— По стечению обстоятельств ключ от него утерян. Не представляю себе, как та или другая из вас может надеяться обрести нормальную жизнь, не захотев отыскать и открыть дверь.
— Что же теперь делать? — Голос ее звучал безнадежно.
— Встретиться для начала, посмотреть друг другу в глаза — что же еще? Выяснить отношения без истерик и ненужных эмоций. Сказать друг другу то, что вы обе желаете слышать. То, что вы любите друг друга, что вы скучали друг без друга. — Его голос стал тихим. — Попросить прощения.
В ответ раздался резкий грубый смех, ломкий и раскатистый звук, никогда не слышанный им прежде.
— Вероятно, ты считаешь меня круглой идиоткой, если думаешь, что я собираюсь играть в твои чертовы психологические игры. Я сыта ими по горло.
Майкл дотронулся до нее рукой, словно успокаивая.
— Ты слишком долго находилась за железными решетками. Неужели тебе не жаль времени, которое ты продолжаешь терять, обрекая себя на эмоциональное заточение? — Он остановился от промелькнувшей в сознании догадки. — Я понял. Ты этого просто не хочешь, Кейт. Ты боишься покинуть свой плен. В нем ты чувствуешь себя в безопасности. Что-то в этом роде.
— Нет! — Кейт почти кричала. — Нет!
— Тогда сделай первый шаг, — сказал он. — Просто поговори с ней, о чем душе твоей угодно. Но только не сиди сложа руки.
Она устало улыбнулась. День тянулся бесконечно долго, такой длинный вечер.
— Хорошо, возможно, я с ней встречусь. Когда вернемся домой.
Майкл оживился.
— К чему терять время? Встретиться можно и завтра. Сара здесь. Я могу все устроить.
Кейт резко подняла голову, в ее глазах читались недоумение и растерянность.
— Ты это серьезно?
Он кивнул в подтверждение своих слов.
— Выходит, она в Лурде и ты об этом знал? Ну, ты даешь! — Она вскочила, ее стул, проехав ножками по тротуару, опрокинулся позади нее. — Ты привез меня сюда отдохнуть, ты сам мне говорил это. — Ее голос срывался от возмущения, от нарастающего гнева и негодования она, казалось, раскалилась добела. — Какая низость с твоей стороны!
Впервые он видел ее в таком бешенстве, в таком состоянии она, должно быть, и совершила убийство.
— Мы здесь для того, чтобы собирать материал для твоей книги, так ты говорил, для исследований. А сам…
Майклу никогда прежде не приходилось видеть подобных вспышек ярости, просто изумительно, каким чудом в хрупкой девушке мог уместиться такой сокрушительный ураган гнева… Он решил попробовать урезонить ее, как учитель не в меру вспыльчивого ученика.
— Так, успокойся, — резко одернул он Кейт.
— Все с самого начала было тобой подстроено, и наша встреча являлась частью задуманного спектакля! — в запальчивости кричала она, не слушая его.
Неожиданно для себя он сделал то, чего ни при каких обстоятельствах не посмел бы сделать несколько недель назад: он подошел к ней и крепко сжал ей руки в запястьях. Затем попытался заставить ее сесть на стоявший рядом стул, но она отчаянно сопротивлялась. Тон его голоса был спокоен и сдержан.
— Мне следовало рассказать тебе обо всем раньше, но так уж вышло, извини.
Она дышала часто и прерывисто, лицо ее пылало.
— Не злись, пожалуйста. Мне понятны твои чувства, — продолжал он примирительным тоном. — В течение многих лет тобой манипулировали. Обращаться с тобой таким же образом было непростительной глупостью с моей стороны. Ничего удивительного в том, что ты так раскипятилась.
Кейт наклонила к нему свое лицо. Стараясь ужалить его побольнее, она злобно прошипела:
— Раскипятилась? Я, судя по всему, должна расплакаться от умиления оттого, что ты пытаешься думать за меня? Прежде ты делал это без всяких предупреждений, а сейчас у тебя хватает наглости заявить мне, что все дело в моем несчастном прошлом. Раскипятилась! — Она с издевкой произнесла это слово. — Твоя гнусная стратегия, разумеется, тут ни при чем. Это я виновата, как всегда. — Немного помолчав, она добавила шепотом: — Оглянись на себя — ты сам с головой запутался. Ты забыл о том, что ты — священник. Половой акт для тебя, насколько мне известно, тяжкий грех. Тем более с женщиной, совершившей убийство.
