Весна безумия - Нелли Ускова
Тим снова посмотрел на меня, я демонстративно отвернулась от него и смотрела в окно. Отец вздохнул, мы молчали до самого дома. Когда вышли, Тим встал напротив и попросил моего отца:
— Можно нам пять минут, поговорить?
Папа кивнул, но домой не пошёл, остановился у подъезда и следил издалека за нами. Мы стояли у машины, я куталась в папину куртку, мне было холодно, опустила голову и смотрела в землю.
— Ян, зачем ты так делаешь? Тебе хочется меня наказать? — тихо заговорил Тим. — Я бы никогда не сделал тебе ничего плохого! Зачем ты сбежала? С тобой могло случиться всё что угодно.
Тим ждал ответа, но я молчала, не было смысла разговаривать с тем, кто меня предал. Я доверяла Тиму, любила его, а он побежал докладывать отцу. Пусть не вывалил всю правду, пытаясь скрыть моё местонахождение, но отец ведь всё равно нашёл меня по наводке Тима. Наконец подняла глаза, смотреть в его печальные глаза было трудно. Я чувствовала, что вот-вот расплачусь, мне было больно:
— Ты меня предал!
Он тяжело вздохнул:
— Прости меня! Я не хотел тебя предавать, но дал слово. А оказался крайним во всём. Ладно, иди, а то замёрзнешь, — он кивнул в сторону отца. — Пока.
Глава 60. Разговор на кухне
Мама не спала, тут же бросилась мне навстречу, но я резко отгородилась, не дав себя обнять, и, обогнув её, проскользнула в ванную. Спина была разодрана длинными полосами, будто меня били плетьми, некоторые царапины были глубокие, кровоточили. Лицо бледное, осунувшееся, болезненно худое, с запавшими глазами и ужасно печальным взглядом. Волосы растрепались и спутались, я их еле расчесала. Хоть после капельницы у меня и появились силы, но выглядела я жутко и чувствовала себя побитой и морально, и физически.
Из ванной выходить не торопилась, знала, что родители сторожат меня и нас ждёт непростой разговор, но всё равно пришлось. В комнату незамеченной проскользнуть не удалось. Меня перехватил папа, дал мне чистую футболку со штанами и, когда я переоделась, отвёл на кухню, там меня ждал уже остывший чай, который я влила в себя чуть ли не залпом, так хотелось пить. Тогда папа налил мне вторую кружку, сел напротив.
На кухне тут же появилась мама, и я вся сжалась, ждала нравоучений, отчитываний, не могла смотреть на них, и не только из-за обиды, но и из-за вины. Мне было жутко стыдно, что я убежала. Когда Тим ушёл из дома и уже остыл, простил отца, готов был мириться, он мне сказал, что возвращаться домой после побега очень сложно. И я теперь понимала, о чём он говорил, потому что это стыдно. Проще бомжевать, чем посмотреть родителям в лицо.
Но и у меня были причины.
— Ян, ты правда у нас приёмная, — первой заговорила мама. — Прости нас, что не нашли подходящего момента раньше тебе это сказать. Для нас это было совершенно не важно, ты для нас родная, наша дочка, поэтому и мы думали, что тебе так же всё равно.
— Но вы всегда врали, когда я спрашивала! — не удержала обиду в себе.
— Яна, так получилось, что твои родители погибли в аварии на глазах у тебя, — теперь заговорил отец. — И для тебя это стало сильной травмой. Ты была маленькой, и сначала тебе ставили посттравматическую эпилепсию из-за удара и потрясения, а потом уже психиатр поставил и ПТСР, ты прекрасно знаешь, что это и откуда у тебя были те панические атаки. Врачи говорили, что ты перерастёшь, забудешь, советовали ограждать тебя от стресса и нервных потрясений. И как тебе признаться, что ты приёмная?! Ведь ты начала спрашивать как раз в то время, когда лечилась от всего этого в четырнадцать. Мы боялись говорить, вдруг ты вспомнишь, или опять на тебя найдёт это состояние. Ты была в нестабильном состоянии, сама ведь понимаешь, поэтому решили тебе пока не говорить, врали. А потом всё наладилось, устаканилось, ты и спрашивать перестала. Мы и решили, что это всё неважно.
— Неправда! Я два месяца назад на этом самом месте спрашивала у тебя про прабабушку! — вдруг вспомнила я. — У вас была сотня возможностей рассказать мне! Но вы продолжали врать!
— Мы не думали, что для тебя это так важно, для нас же ты родная, наша, — заговорила мама. — И я всегда боялась тебе говорить, боялась, как ты отреагируешь. Не находила подходящего момента.
Я переводила взгляд с мамы на папу, и мне снова было больно, как в тот момент, когда заглянула маме в воспоминания. Не могла их простить, у меня стоял какой-то внутренний блок, через который я видела лишь чужих людей. А ведь я их всегда любила, слепо доверяла, а они меня обманывали. Даже хотелось сказать что-то обидное, укусить в ответ на их ложь, но я почему-то тоже не смогла, сейчас снова им поверила. Лишь разочарованно проговорила:
— И чего вы от меня теперь ждёте? Прощения?!
— Что будет всё как раньше, мы ведь одна семья, — скорбно смотрела мама. — Ничего ведь не поменялось!
— Не будет как раньше! — насупилась я. — Для меня поменялось всё!
— Хорошо, пусть будет как будет. Только не сбегай больше, пожалуйста! Здесь твой дом, и мы тебя очень любим, — устало выдал папа.
От его последней фразы в глазах защипало. Я не помнила, когда родители последний раз говорили мне, что любят. Чтобы не выдать своих слёз, я резко встала, отвернулась:
— Я пойду спать! — и вылетела из кухни.
Слышала, что мама с папой всё ещё переговаривались. Кажется, звонили в полицию и поисковые отряды, докладывали, что нашли меня. Но потом, проходя мимо нашей с Соней комнаты, папа говорил маме:
— Она отойдёт, со временем. Не приставай только к ней.
Глава 61. Между нами
В школу я не пошла. Папа повёз меня в ту самую больницу, откуда я позорно сбежала, чтобы поговорить с врачом о моём состоянии. И вроде бы врач сказал, что причин для сильных беспокойств нет, но лечение расписал на три месяца вперёд. Разговаривал с нами неохотно, хмуро, отчитал за побег. И мы с папой так и не признались ему, что я ни разу не Инга.
Пришлось написать отказ от госпитализации вчерашним числом и сделать вид, что меня в больнице не было.
После окончания уроков я собиралась зайти к Инге за учебниками и формой. Всё же было у неё и частично у Артёма. Папа пошёл со мной.
— Я теперь так и буду ходить
