Девочка, которую нельзя. Книга 2 - Стася Андриевская
В двадцатых числах ноября я родила здорового, крикливого, трёх-с-половиной килограммового сына. Смотрела на него… и ревела. Врачи говорили — глупая, молоко пропадёт! А я всё равно не могла избавиться от горького разочарования — Игнат так и не появился. А я ведь в подробностях придумала себе, как это случится непременно до родов, как он будет первым, кому я позвоню, гордая и счастливая: «Мальчик!»
Но в итоге всё это досталось Серёге. Как и махания мне ручкой под окном палаты, и перепуганное: «Охренеть, а как его держать-то?» — словно на выписке, в обмен на букет, я вручила ему не ребёнка, а тикающую бобму.
Я назвала сына Мироном, и хотела добавить Игнатьевич Гордеев, но вмешался Сергей.
— Не надо, Слав. Серьёзно, я думаю это всё неспроста. Похоже, тебя капитально вывели из игры, однако то, что мне никто не дал отбой, возможно говорит о том, что рано расслабляться. Я не знаю. Но в любом случае, крайне глупо рисковать, ассоциируя и себя, и ребёнка с Гордеевым. Просто поверь.
Я брякнула ему что-то обидное и жестокое, вроде «завидуй молча», и даже пару дней не отвечала на звонки. Но послушалась. И, в качестве компенсации за своё идиотское поведение, дала Мирону отчество Сергеевич. Ну а почему нет-то?
Но при этом я всё равно одержимо ждала Игната. Невольно изводила себя, добавляя к бессонным ночам с Мироном ещё и слёзы в подушку. Говорят, есть такая штука — послеродовая депрессия. А у меня была затяжная послеГордеевская. И когда я иссохла на десятку, и стала ловить звёздочки при любой неосторожной попытке принять вертикальное положение, Серёга не выдержал, и заявился ко мне с… Доком.
Добрый доктор Айболит! Он под деревом сидит. Приходи к нему лечиться и корова, и волчица…
Вот только мой Айболит оказался ни фига не добреньким. И, нарушив очередной пакет своих дурацких инструкций, Коломоец привёл его лишь за одним — убедить меня жить дальше. Без ожидания чуда. Без надежды. Без Гордеева.
И Док, поначалу невольно притащив за собой новую волну надежды и обстоятельно рассказав, что чип, полностью утрачивая микрозаряд через два-три месяца после вживления, перестаёт посылать сигнал и необратимо приживается в тканях тела, но в моём случае беременность с её гормональной бурей и взбесившимся иммунитетом простимулировала отторжение чипа и поэтому бла-бла-бла… Так вот, за всеми этими отвлекающими беседами Док довольно быстро пришёл к выводу, что в моём случае нет ничего эффективнее правды. Жестокой, как и вся моя дурацкая жизнь, но всё-таки правды.
— Меня там не было, и мне, конечно, никто не докладывал, что точно там случилось… — Говорил аккуратно и неспеша, подбирая слова. — Знаю только, что это был обвал, и Игнат остался где-то там, в горе́. Мы долго надеялись, что ему удалось спастись в пещерах. Спасатели делали всё что могли, но в отсутствие карт тоннелей… Словом, — Док внимательно и добро посмотрел на меня сквозь круглые очки, — через полтора месяца поиски свернули.
— Нет… — сипло выдохнула я, — нет…
Док сжал мою руку. Его ладонь была тёплая и сухая, добрая, как и его голос, но я лишь продолжала мотать головой:
— Нет, нет, нет…
— Полтора месяца, это на самом деле очень много для той ситуации. Даже если кому-то и удалось выжить при обвале — без воды и еды столько всё равно не протянуть. И без воздуха.
— Нет, нет, не-е-е-ет!..
Добрый доктор Айболит с самого начала знал, что делает! У него даже были с собой укольчики, быстро и надёжно отключившие меня от эмоций. У него был и забавный стеклянный шарик на цепочке, и он раскачивал его перед поим носом, считая до десяти…
Конечно, я выкарабкалась. Спасибо Доку и Коломойцу. Но особенно Мирону. Я окунулась в заботу о сыне, ища и находя в этом успокоение и смысл жизни. И совершенно упуская из виду Сергея, который всё время был рядом. Пока однажды, спустя почти год, он сам не поднял эту тему.
Разговор этот был какой-то обыденный, словно мы с Серёгой уже пару лет женаты и тут решили обсудить ремонт в кухне. Он просто сказал как-то, дождавшись меня из детской, когда я уложила Мирона спать:
— Может, поженимся?
И я внезапно прозрела, одновременно поражаясь и собственной слепоте и очевидности происходящего — он не просто так, из дружбы терпит мои закидоны.
— Серёж, — осела я на стул, — я тебе очень благодарна, но… — Говорить это ему было куда труднее чем Роману. — Я не смогу. Я же… Ну ты же понимаешь…
— Что понимаю? Что скоро Мирон Сергеевич начнёт говорить и, о чудо, называть меня папой?
— Нет, он не будет! — почти выкрикнула я.
— А почему бы и нет, Слав? Пацан будет расти в нормальной полной семье, что плохого? Или просто я для тебя рожей не вышел?
— Не в тебе дело! Ты же понимаешь, что я тебе очень благодарна, мы с Мироном благодарны, и всё такое, но…
Сергей рассмеялся, но перебивать не стал, лишь с неприкрытой иронией уставился на меня, мол, говори-говори. Я осеклась, понимая, что говорю совсем не то, что хочу сказать.
— Просто я должна его дождаться.
— Кого Слав? Кого? Нет, я искренне тебе сочувствую, поверь, но всему же есть предел! Ты же там была. Ты же своими глазами видела то место, все эти ходы и переходы. Ну? Почти два года прошло. Кого ты ждёшь?
Я опустила взгляд. Сердце молотилось глухо и болезненно.
— Ну и что. Он уже однажды погибал. Все думали, что он мёртв. Всё! Даже моя мама. А он вернулся!
— Это другое, Слав.
— Нет, тоже самое!
— Нет другое. Там его взяли в плен, значит, шанс был. А здесь нету! И поэтому тебе надо просто жить дальше. Думаешь, Гордеев сам хотел бы чтобы ты всю жизнь ждала его у окошка? Очень сильно сомневаюсь. Скорее даже наоборот.
Я вздохнула.
— Лучше бы он не хотел бросать меня. Но он всегда знал, что когда-нибудь у меня будет всё, но без него. Он с самого начала собирался меня оставить, а значит, сейчас вполне может просто жить
