Замки из песка (СИ) - Князева Анастасия

Конец пьесе. Кроваво-красный занавес с шумом опустился. Актеры прекрасно справились со своими ролями. Они могут гордиться собой.

Ночь двадцать седьмого мая две тысячи двенадцатого года стала концом моей прежней жизни. С тех пор я ни разу не видела ни своих родителей, ни брата. Они забыли обо мне, только мама изредка названивала, чтобы напомнить о том, как сильно я ранила гордость и честь отца. Она хотела, чтобы я приползла к нему на коленях и покорно склонила голову, вручив ему свою жизнь и судьбу. Но могла ли я?

Нет! Нет! И еще раз нет. Мне не за что просить у них прощения. Я никогда не делала ничего такого, за что моим родителям было бы стыдно за меня. Это они выбросили меня, словно ненужную вещь, и забыли о моем существовании. Я бы умерла в тот самый день, если бы не бабушка. Она была моей единственной семьей. Моей опорой на протяжении всех этих лет. Ради нее я вынесу испытание новой встречей.

Звонок на домашний телефон заполнил мертвенную тишину пустой квартиру. Такси ждет у входа. Пришло время возвращаться на ненавистную родину в дом, который никогда не был моим.

Торопливо нацарапав для Амелии короткую записку, оставила ее на кухонном столе, и вышла. Странно, но оцепенение прошло. Тело больше ничего не чувствовало, двигаясь на автопилоте. Ему были чужды боль, усталость и отчаяние. Просто, пустая оболочка, запрограммированная на выполнение ряда действий. И первым в списке этих дел была поездка в Армению.

Водитель помог мне с сумкой, спрятав ее в багажнике. Серебристый седан с эмблемой компании встретил меня жарким, пропахшим автомобильными духами, салоном. Кондиционер работал очень слабо, дышать было нечем, но мне уже было все равно. Я не видела и не чувствовала ни-че-го. Лишь мысленно читала молитву, умоляя Господа Бога сохранить жизнь моей драгоценной бабушки. Больше мне ничего не нужно. Только бы все обошлось.

Дороги, как обычно, были переполнены. Перегруженное городское движение не позволяло мне ни на секунду расслабиться. Такси уверенно маневрировало среди длинного, не знающего конца и края, потока, машин. Несколько раз водитель – жизнерадостный дяденька-грузин, пытался завести со мной разговор, задавал вопросы и что-то рассказывал, но вскоре ему это надоело. Молчаливая спутница, не расположенная к общению, была ему не по нраву.

– Спасибо вам, – единственный раз заговорила с ним, когда он уже доставил меня до пункта назначения. Приняв из рук мужчины свою сумку, сунула ему деньги и бросилась к автоматическим дверям аэропорта Шереметьево.

Приятная прохлада ультрасовременного здания приветливо обласкала разгоряченную, красную от жары и нервов, кожу. Ноги, обутые в белые кроссовки, заскользили по мраморному полу. Несколько раз я чуть не столкнулась с другими, пребывающими и убывающими пассажирами, пока, наконец, не оказалась у стойки администрации.

Девушки, одетые в фирменную униформу, с аккуратно собранными волосами и лучезарными улыбками, сидели за длинной стойкой. Каждая из них была занята, гул голосов вокруг действовал отрезвляюще, яркие подсветки слепили глаза. Я будто оказалась в замке, полностью состоящем из зеркал и света.

– Билет на ближайший рейс до Еревана, – сказала, когда одна из них освободилась и обратила на меня свое внимание.

Короткий кивок головой, и девушка принялась уверенно стучать по клавиатуре своего компьютера.

– Ближайший рейс сегодня, в шестнадцать ноль-ноль, – сообщила она. – Оформлять?

Время на часах за ее спиной показывало только два часа дня. Еще столько же мне придется провести в зале ожидания, потом перелет… Господи, ну почему?! Времени и денег ехать в другой аэропорт у меня не оставалось. Остатка на моей банковской карте едва хватит на оплату билета…

– Да, – согласилась я, нервно теребя шнурок застежки на рюкзаке.

– Бабулечка, ты же дождешься меня, – мысленно обращалась к ней. – Только держись, ладно? Я скоро приеду. Все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо.

Оплата прошла успешно, мне вручили билет, и я направилась в зал ожидания. Очереди были везде. Пока проверяли багаж и паспорт, прошло около получаса. На металлическое кресло с видом на взлетно-посадочную полосу я упала уже совершенно обессиленная.

Головная боль вернулась, сдавив виски металлическими молотками. Откинув голову на холодную спинку кресла, попыталась закрыть глаза и представить, что ничего не происходит. Бабушка абсолютно здорова и ждет моего приезда. Наша небольшая квартирка, такая светлая и уютная, заполнена ароматами пирожков с капусты, какие может готовить только она, и вишневым компотом. Бабушка носится по кухне, подпевая свою любимую песню о любви, ее глаза искрятся счастьем в предвкушении скорой встречи.

Отец не звонил мне, не требовал приехать «домой». Место, где они жили все это время, я никак не могла назвать своим домом, язык не поворачивался. Дом у меня был там, в Сочи, где прошло все мое детство. Вторым домом для меня стала квартира бабушки. Но тот коттедж в элитном поселке недалеко от Еревана, не может называться этим красивым, нежным, наполненным смыслом, словом.

Мурашки забегали по коже, стоило подумать об этом. Хватит ли мне сил ступить к ним на порог? Смогу ли посмотреть в глаза, ненавидящих меня, людей? Переживу ли это испытание?

Но стоило мне снова подумать о бабушке, о своей любви к ней, как все сомнения исчезли. Ради нее я пройду через любые трудности, вынесу все оскорбления и обвинения, которых, я знаю, будет великое множество. Мой отец не из тех людей, кто легко прощает или забывает ошибки других. Он будет снова и снова напоминать мне обо всем, пока не сломает, окончательно и бесповоротно. Арсен снова будет стоять рядом с ним и наслаждаться процессом. Ему никогда не придет в голову признаваться во всем и смыть ярмо «гулящей» с моего лба.

Что же ты за штука такая, жизнь? Откуда в тебе столько ненависти и жестокости? Ты так легко ломаешь судьбы людей, словно получаешь от этого невероятный кайф. Тебе приятно видеть слезы и страдания. Почему?

Слезы снова защипали глаза, разъедая белки. Я не хочу больше плакать. Хватит! Уже достаточно слез было пролито по вине других. Когда они уже иссякнут? Сколько можно?

Продолжая сидеть с закрытыми глазами, почувствовала, как заскрипело соседнее кресло. Это должно стать еще одним сдерживающим фактором для меня. Я не стану плакать при посторонних. Не покажу своей слабости.

– Так и не скажешь, что у тебя стряслось? – Прозвучало у меня над самым ухом. Распахнув глаза, так резко повернулась к источнику голоса, что шея хрустнула и нещадно заныла. Сочувствующие глаза с россыпью золота вокруг радужки, смотрели на меня с нескрываемым любопытством. Массивное тело лежало в такой близости, что я кожей чувствовала каждое понятие и опущение мощной груди. Загорелые руки с длинными холодными пальцами лежали на подлокотниках, поза выдавала человека, привыкшего получать от жизни все. – Удивилась? – Он почти смеялся, губы его растянулись в голливудской улыбке, на щеках появились две симметричные ямочки.

– Что ты здесь делаешь?!

 Дмитрий

– Как ты смеешь? – Раскатистый, преисполненный негодующего презрения голос бабушки разрезал слух. – Кем ты себя возомнил?

Лидия Игнатьевна – восьмидесятилетняя глава клана возникла на пороге гостиной, презрительно скривив губы. Ее холодные, безжизненные серые глаза с ярко-выраженной катарактой, изучали руины, учиненные мной. Тонкие, почти серого цвета, губы соединились в, почти незаметную линию, выражая глубокое отвращение. А когда ее взгляд остановился на, болтающейся на петлях, дубовую дверь, тощие, костлявые пальцы с паутиной темно-синих вен, с силой сжались на рукояти трости.

Ее появление было ожидаемым явлением. Бабка никогда бы не стала терпеть буйно помешанного внука, особенно, когда стены ее величественного особняка сотрясались от моих криков и бесконечных угроз. С самого детства она не скрывала своего истинного отношения ко мне. Ей претила мысль о том, что сын пианистки, которую старший сын привел в семью без ее ведома и благословения, является единственным и полноправным наследником всего состояния Лебедевых.