Фэй Уэлдон - Сын президента
— Следует?
— С точки зрения Джейсона. Только с его. Господи, Изабел, он же ребенок, ему всего пять.
— Шесть.
— Шесть. И, Изабел, у тебя самой нервы не в порядке.
— У меня?
— Ты ударила бедного ребенка. Ударила! И почему? Что он сделал плохого?
— Хомер, я велела ему перестать делать то, что он делал, а он продолжал. В комнате был ужасный шум. Дети визжали, взрослые кричали во все горло. Я не сильно шлепнула его, просто, чтобы он меня услышал.
— Что он делал?
— Я уже не помню. Ничего особенного. Послушай, Хомер, мои отношения с Джейсоном ничем не отличаются от обычных взаимоотношений матери и сына. Большинство матерей время от времени шлепает своих детей.
— Я этому не верю.
— Большинство детей нередко грубы, агрессивны, непослушны и дерзки.
— Этому я тоже не верю. И большинство детей не отказываются сидеть на своем месте в кино и не кусают за ногу билетершу, когда она пытается их пересадить. Ладно, улыбайся! Мне кажется, ты используешь Джейсона, чтобы избавиться от каких-то своих переживаний. Джейсон очень плохо на это реагирует.
— Ты хочешь сказать, мне самой надо пойти к психоаналитику?
— Упаси Господь! — устало произнес Хомер, и Изабел почувствовала, что ведет себя неразумно.
— И к тому же, мы не знаем ни одного детского психиатра. Они вышли из моды.
— Я легко могу найти кого-нибудь через свою контору, — сказал Хомер, — что для вас, телевизионщиков, устарело на десять лет, нам, издателям, вполне годится.
— Хомер, — сказала Изабел, — у меня такое чувство, что ты против моей работы. Не лучше ли нам прямо поговорить об этом, чем перекладывать всю проблему на бедного маленького Джейсона?
— По-моему, — сказал Хомер, — мы еще никогда не были так близки к ссоре, как сейчас. Давай ложиться.
Изабел и Хомер легли в свою белоснежную кровать с медными спинками фигурной чеканки; стены спальни были темно-зеленые, ставни — фиолетовые. Комната была тщательно прибрана — за этим следил Хомер, Изабел оставляла одежду там, где снимала. Но постель стелила она, каждый день, аккуратно, с любовью, и даже иногда гладила полотняные простыни после стирки в стиральной машине, — они были такие хорошенькие.
Хомер простил Изабел быстрее, чем она его. Так ему казалось. На самом деле она лежала, застыв, на спине, сжимаясь в комок всякий раз, когда ее касалось тело мужа, вовсе не от злости, а от страха. Но выказать это было нельзя.
— В чем дело? — спросил Хомер. — Послушай, если это тебя так расстраивает, я ни разу больше не упомяну о психвраче и Джейсоне.
— Хорошо, — сказала Изабел.
— Тогда повернись и поцелуй меня.
— Нет. Не могу. Не знаю, почему.
— Понимаешь, — сказал Хомер, — главное не то, что он укусил билетершу и поднялся весь этот шум. Главное — он потом отрицал, что сделал это. Похоже было, что он не лжет и действительно ничего не помнит. Вот что меня доконало. Не думаю, чтобы остальные ребята что-нибудь заметили. Это было в том месте, когда Супермен кидает злодея в рекламу кока-колы. Сказать по правде, это отвратительный фильм, сплошное насилие, ничего похожего на безобидный «Супермен 1».
— Иногда у меня возникает чувство, — сказала Изабел, — что нас, и детей, и всех, для чего-то обрабатывают.
— Если это так, — сказал Хомер, — нам остается одно — не поддаваться.
Изабел уснула, и ей приснился конец света. Над головой взад-вперед носились реактивные снаряды, каждый в виде фаллоса. Под конец все вокруг превратилось в ледяные валуны.
Она застонала, и снова Хомер попытался ее обнять, и снова она его отвергла. Бывало это раньше? Не припомнить, но вряд ли. Она не хотела впускать его плоть в свою. Слишком опасно: пролог, который она не сможет контролировать. Она была в полусне.
Наверху, словно в ответ на смятение родителей, заплакал Джейсон. Изабел, довольная на этот раз, что ее разбудили, встала с кровати и пошла наверх, посмотреть, в чем дело. У Джейсона сна не было ни в одном глазу.
— Мне приснился гадкий сон, — сказал он.
— Про что?
— Про бомбы.
— Надо было лучше вести себя днем, — сказала Изабел. — Тогда не наказывал бы сам себя ночью. Ты это заслужил.
Она не думала, что он поймет ее, но он понял. У него был открытый, восприимчивый ум, особенно по ночам.
— Я не очень плохо себя вел.
— Кусаться плохо.
— Это был мой день рождения. Бобби забрал у меня подарок.
— Я не об этом. О кинотеатре. Ты там кого-то укусил. Притом — взрослого.
— Неправда, я никого не кусал.
— Папа сказал, что укусил.
— Нет, не кусал.
Изабел прекратила разговор. Его широко раскрытые голубые глаза были такими ясными. Они следовали за ней, когда она двигалась по комнате. Так точно за ней следовали глаза Дэнди. С каждым днем, подумала Изабел, сын все больше становится похож на отца. Мне это и в голову не приходило. Я думала, если уж ребенок и будет на кого-нибудь похож, так на меня. Я думала, ты заполучаешь у мужчины ребенка, и на этом с ним все. К тому же, я думала, у меня будет девочка. Я и представить себе не могла, что у меня родится мальчик и что его отец останется при мне на всю жизнь.
Она поцеловала сына, подоткнула одеяло и вернулась в постель.
— Все в порядке? — спросил Хомер.
— В полном, — ответила Изабел.
3
То же самое время. В Вашингтоне часы отстают от лондонских на пять часов. И, когда на тридцать пятом этаже небоскреба Эванса, возвышающегося над бурными водами романтического Потомака и дающего пристанище тем, кто не вместился в здание сената, Джо Мэрфи (Горячая голова) и Пит Сикорски (Котенок) решили остаться попозже, чтобы поработать над тем, что только что возникло на распечатке с ЭВМ, было всего семь вечера.
Джо и Пит имели полуофициальный доступ к большому компьютеру ЦРУ, здесь, на берегу реки. Оба прежде служили в разведывательном управлении. Сейчас они входили в большую энергичную команду, ведущую кампанию за избрание Айвела президентом. Времена Грязной Работы остались для них позади. Джо и Пит неутомимо и сознательно трудились в Комитете Айвела и пока еще ни разу не преступили границ закона. Если в ящиках стола в их офисе и на полке в спальне и лежали ружья, а под мышкой левой руки скрывалась кобура пистолета, оба они имели лицензию на ношение оружия и право пустить его в ход. Они были союзники, «создатели царей». Оба были преданны и верны своему делу. Горячая голова и Котенок! Джо и Пит придавали этим прозвищам большее значение, чем их приятели и друзья, возможно, чувствуя нужду в том, что может вызвать к ним симпатию и поможет казаться добрыми парнями, обычными людьми, похожими на всех прочих.
