Джудит Гулд - Грехи. Книга 2
Элен кивнула и нежно улыбнулась Ковальскому:
– Наверное, и для вас это было ужасно.
– Видите ли, я все прекрасно слышал. Не забывайте, что Бетховен сочинял музыку, будучи глухим. Думаю, я тоже смог бы играть в таком состоянии. Потерять слух, конечно, ужасно, но еще хуже – утратить свой дар пианиста. Вот это катастрофа. Слава Богу, этот дар пока со мной.
– Идемте, идемте. У нас сегодня прием, – упрекнула их виконтесса. – Что скажут гости, если мы будем так долго предаваться грустным воспоминаниям?
– Вы правы, – отозвался Ковальский. Внезапно глаза его вспыхнули. – А рояль у вас настроен?
Виконтесса затаила дыхание и недоумевающе подняла на него глаза.
– В самом деле, Станислав, не стоит… – Он жестом прервал ее.
– Я с удовольствием сыграю несколько произведений. Виконтесса была в восторге. Своей выходкой Юбер чуть было не погубил вечер. Игра Станислава Ковальского не только сгладит впечатление, но и сделает прием у нее гвоздем сезона.
– Вы же знаете, это совсем необязательно, – возразила она, в душе надеясь, что он все-таки сыграет.
– Именно поэтому я и буду играть, – ответил старичок. – Для вас я готов на все.
Виконтесса хлопнула в ладоши. В комнате мгновенно воцарилась тишина.
– Как вам известно, месье Ковальский – наш почетный гость, – объявила она чистым, мелодичным голосом. – Мне нет нужды говорить вам, что все билеты на его благотворительный концерт распроданы на два месяца вперед, и вот сегодня он решил оказать нам большую честь… – Виконтесса сделала многозначительную паузу. – Если вы проследуете в музыкальный салон…
Гул восторженных голосов прокатился по залу.
– Доставьте мне удовольствие сопровождать вас обеих в музыкальный салон, – поклонился Ковальский виконтессе и Элен.
– С радостью, – ответила виконтесса, ни секунды не колеблясь.
Элен бросила извиняющийся взгляд на Жака, в то время как Ковальский подхватил их с виконтессой под руки. Гости столпились перед большим роялем. Ковальский сел, улыбнувшись Элен, встряхнул руками, задирая манжеты, осторожно опустил руки на клавиши и вдохновенно начал «Балладу соль-минор» Шопена. Мелодичные ноты звучали с воздушной легкостью; тема лилась легко и свободно. Элен неотрывно смотрела, как пальцы мэтра порхают по клавишам, то замедляя темп, то снова ускоряя его. За роялем он словно вырос, стал прекрасным и значительным. Он был похож на укротителя львов, только львом его был рояль. Музыка лилась и стихала, завихрялась и искрилась, пока не прозвучал последний, заключительный аккорд. Но Ковальский не остановился, а сразу перешел к исполнению Шуберта.
Элен была в восторге. Музыка, прекрасная музыка! Она завораживала, вихрем проносилась в голове – и вот, наконец, крещендо.
Гости, на мгновение, онемев от восхищения, тут же разразились шквалом аплодисментов.
Улыбнувшись, Ковальский слегка поклонился, а затем заиграл «Серенаду кукле» Дебюсси. Играя, он глаз не сводил с Элен. Она же слушала, словно под гипнозом: дыхание ее участилось, по коже поползли мурашки. У нее было такое чувство, что он играл только для нее. Аплодисменты прозвучали как удар грома. Пианист встал, вежливо поклонился и взял руку виконтессы.
– Не знаю, как вас и благодарить за такой щедрый подарок, Станислав, – растрогалась она.
– Не стоит, – отозвался Ковальский. – Я получил не меньшее удовольствие. – Он едва заметно улыбнулся. – Правда, я немного устал. Завтра у меня концерт, и мне не мешает отдохнуть. Вы меня простите?
– Конечно, Станислав, – успокоила его виконтесса. – Спасибо еще раз за ваш концерт. Мои гости будут вспоминать его долгие годы.
– Всегда счастлив, услужить вам, – галантно ответил он и повернулся к Элен. – Очень рад был познакомиться с вами.
– Взаимно, – откликнулась Элен.
– Не сочтите за нахальство, но я был бы весьма польщен, если бы вы присутствовали завтра на моем концерте. Разумеется, в качестве гостьи.
– Но… ведь все билеты проданы.
– Для вас обязательно найдется место.
– Тогда почту за честь, – обрадовалась Элен.
– До свидания. – Пианист слегка поклонился. Виконтесса с благодарностью проводила его взглядом.
– Добрейший он человек, – проговорила она с нежностью. – Жаль только, что чувствует себя моим должником.
– Как же он играет! – воскликнула Элен. – Просто волшебство какое-то!
– Причем всегда так. А что касается «Серенады кукле», то здесь все ясно как Божий день. Он играл ее только для вас.
Элен, краснея, отвернулась.
Виконтесса осторожно дотронулась до ее руки.
– Станиславу, конечно, уже много лет, но душа его по-прежнему молода. Не верится, что ему уже семьдесят два, не правда ли?
– Да, он держится еще бодро.
– Его дети – сын и дочь – гораздо старше вас. Они живут в Америке со времени окончания войны.
– И их вы тоже прятали? – спросила Элен.
– Да, но, к сожалению, война разлучила их. – В глазах виконтессы застыла печаль. – То, что все они так долго ютились в тесной чердачной комнатке, не пошло им на пользу. Они просто возненавидели друг друга.
– Вы были ему хорошим другом, – заметила Элен. – По-видимому, он очень вас ценит.
– Он оценил и вас тоже, – сказала виконтесса, внезапно меняя тему разговора.
– Меня? В каком смысле?
– А вы, конечно, не догадываетесь? Он же в вас влюбился!
– Чепуха, – отмахнулась Элен от подобной шутки, но темные глаза де Севиньи и решительно сжатый рот свидетельствовали о серьезности данного заключения. – Но он ведь даже не знает меня! – воскликнула девушка с нескрываемым удивлением.
– Станислав прекрасно разбирается в людях, и, кроме того, последний раз он играл «Серенаду кукле», когда впервые встретил свою покойную жену.
Элен покачала головой и отвела взгляд. Слова виконтессы ошеломили ее, дело принимало серьезный оборот. Но даже если Станислав Ковальский и влюбился, он никогда не станет поддерживать с ней отношения не только потому, что она гораздо моложе, но еще и из-за этой мерзкой связи с графом.
Как оказалось, она ошиблась. Когда после концерта они обедали в венгерском ресторане, он спокойно выслушал ее историю и нежно пожал ей руку.
– Мы все делаем глупости, о которых потом стыдно вспоминать, – бесстрастно заметил он. – У нас порой просто нет выбора.
– Но как вы понимаете, у меня-то выбор был! – горячо возразила Элен. – Я знала, на что я иду!
Но эти слова никак не отразились на его отношении к ней. Через три недели он предложил ей руку и сердце.
Впервые за многие месяцы Юбер чувствовал себя по-настоящему хорошо. Он и не догадывался, какой ужасный поворот готовит ему судьба, пока не учинил полный разгром в «Уютном уголке» – маленьком бистро неподалеку от университета. Но не успели жандармы отдать его под суд, как расторопный адвокат семьи де Леже Морис Юго мгновенно взял дело в свои руки. Еще до зари хозяин бистро получил три конверта с деньгами: один – за причиненный во время драки ущерб, второй – за потерю клиентов в течение восстановительного периода и третий – за то, чтобы стать самым забывчивым человеком на свете, который мог легко спутать рукопашную схватку с шумным празднеством. Четвертый конверт передали в руки жандармов, и, словно по волшебству, имя Юбера де Леже вмиг исчезло из полицейских сводок.
