Кэтрин Спэнсер - Рай для двоих
Микос жил на последнем этаже старинного здания. Сразу из холла начиналась просторная гостиная, откуда стеклянные двери вели в оранжерею на крыше с небольшим бассейном. Оттуда можно было спуститься на балкон, где стояли два стула под навесом от солнца.
Интерьер квартиры был необычайно гармоничен. В гостиной по обеим сторонам небольшого кофейного столика стояли два кожаных кресла зеленого цвета. Почти всю стену напротив занимала плазменная телевизионная панель и новомодная стереосистема. Напротив возвышались стеллажи с книгами.
Через арку направо располагался стеклянный обеденный стол в окружении восьми стульев со спинками. У стены комод, где можно было увидеть прекрасный хрусталь.
И все же, несмотря на некую нереальность квартиры (создавалось впечатление, что оказываешься где-то между небом и землей), были здесь и признаки проживания. На полу рядом с парой черных кожаных туфель лежала газета, на спинке кресла был оставлен свитер. На столе в беспорядке валялись несколько открытых писем и фотография женщины. На вид фотография была сделана лет тридцать назад. Это мама Микоса? Джина взяла снимок, чтобы рассмотреть его получше. И вдруг на обороте есть подпись?
Мама бы ни за что не одобрила такого поведения. Джина отложила фотографию и вышла в оранжерею. Какой райский уголок посреди городской суеты! Если бы Джина жила в этом доме, она бы все свободное время нежилась здесь.
Девушка не замечала, что Микос вошел следом за ней, пока он не обнял ее сзади.
— Вода в бассейне прохладная, но, если хочешь, мы можем искупаться, — промурлыкал он ей на ухо.
— Я не взяла купальник.
— Тебе бы он не понадобился, даже если бы он у тебя был. — Микос отодвинул волосы Джины и поцеловал ее в шею. Его близость так волновала ее, что она ощутила, как по всему телу пробежали мурашки. Микос заметил ее дрожь. — Ты боишься меня, Джина?
— Нет, — прошептала она в ответ. — Я боюсь себя, когда ты рядом.
— Почему же, милая?
— Когда я с тобой, весь мир перестает существовать.
— Знаю. Со мной происходит то же самое. С того самого момента, как мы встретились. Я ждал именно тебя, даже когда не видел еще твоего лица и не знал твоего имени. Но стоило мне заглянуть в твои глаза, и я понял, что передо мной ты, моя единственная.
У Джины перехватило дыхание. Никто и никогда не говорил ей таких слов. Его руки крепче обняли ее. Микос был возбужден, в этом не оставалось сомнений.
— Позволь мне любить тебя, Джина.
Это неправильно, говорил рассудок, нельзя спать с мужчиной после первого свидания.
Замолчи! — кричало сердце. Джина повернулась к Микосу лицом и прошептала:
— Да. О, да…
И больше не было слов. Губы, руки, ласки говорили на другом, еще более выразительном языке. Не было неловкости, когда они разделись. Не было колебаний, когда они узнавали тела друг друга. Только ощущение, что они созданы друг для друга.
Микос был великолепен! Он взял ее на руки и понес в спальню. Его язык творил ту же магию, что мгновение назад делали умелые пальцы. Волна наслаждения почти сразу накрыла Джину.
Микос дал ей время восстановить силы и снова принялся ласкать ее, пока Джина не услышала собственные мольбы, чтобы он взял ее. Она стонала, извивалась, шептала его имя, когда он наконец вошел в нее и тела их закружились в страстном танго. Снова и снова они делили друг с другом радость наслаждения.
Ничего не изменилось. За окном все так же светила луна. От воды на потолке все так же играли блики.
Но Джина была другой.
Никогда уже она не станет прежней. И не только потому, что с Микосом познала больше, чем за двадцать восемь лет и девять месяцев своей жизни. Он был полной противоположностью Пола, ее бывшего жениха, который боялся даже признаться ей в том, что бросает ее только из-за заболевшей матери.
Я делаю это ради тебя, Джина, до сих пор звучали в голове его слова. Нечестно удерживать тебя рядом со мной. Ты должна в первую очередь заботиться о Мэв. Я не могу просить тебя забыть о твоей матери ради меня. Мое сердце рвется на части, но я освобождаю тебя от обещания выйти за меня замуж.
— Спасибо, Пол! — мысленно поблагодарила его Джина. — Ты даже не представляешь, какую неоценимую услугу ты оказал мне.
Мурлыча от удовольствия, Джина повернулась и посмотрела на мужчину, лежавшего рядом с ней, только чтобы убедиться, что ей это все не приснилось.
Микос взглянул ей прямо в глаза.
— Это было великолепно!
— Великолепно… — эхом отозвалась Джина, навсегда запечатлев его черты в своем сердце.
Она не стала тешить себя иллюзией, что они могли полюбить друг друга с первого взгляда или что их роман может иметь продолжение. Микос останется в Афинах, а она уедет на другой конец света. Но сейчас они могут наслаждаться друг другом, каждым сладким мгновением страсти, каждым взглядом, каждым касанием.
И этого достаточно. Так должно быть. Эти воспоминания она пронесет через всю жизнь.
Джина спала. Наблюдая за тем, как ровно она дышит, Микос удивлялся, какой юной выглядит эта девушка. Сон смягчил ее черты, делая еще больше похожей на ангела.
Осторожно, чтобы не побеспокоить ее, Микос встал с постели. Им еще предстояло многое узнать друг о друге, но Микос не привык тратить время на то, чтобы лежать в постели, пусть даже в объятиях прекрасной девушки. Ее вкус все еще оставался на его губах. Ее стоны все еще раздавались в ушах. Стоило только закрыть глаза, как ее прекрасное тело снова возникало в воображении, такое горячее и податливое.
Микос тихо вошел в ванную и встал под душ.
Не только тело Джины или ее готовность отдаваться покорили его. Ему нравился ее острый временами язычок и то, как она выпускала коготки, когда чувствовала угрозу. Он до сих пор со смехом вспоминал, как она назвала его лимузин «сексмобилем». И всякий раз удивлялся, что ее ничуть не заботило, что ее вечернее платье запачкалось на пляже. А как напряженно она следила за маленьким мальчиком, который появился у воды! И успокоилась Джина, только когда заметила, что он пришел с дедушкой. В ее потрясающем теле билось прекрасное доброе сердце. В нее можно даже влюбиться…
Может быть, он уже полюбил эту женщину?
Шокированный, Микос неподвижно стоял под струями воды. Ему было незнакомо слово «любовь». «Симпатия», «уважение», «восхищение», «похоть» даже — с этим он еще мог справиться. Но любовь? Он забыл о ней, когда умерла его мать. Никогда и никого он не любил, кроме матери. Даже Анджело, к которому он испытывал благодарность и уважение.
Так что это за дьявол в него вселился, если он готов сказать «я люблю тебя» женщине, которую знает всего ничего?
