Арина Холина - Магия на каждый день
«Мужчина… — думала она, разгоняя красный „Мерседес“ по Волоколамскому шоссе. — Неужели работу, десятки поклонников, знаменитых друзей, театры, выставки, блестящие приемы можно променять на какого-то одного мужчину?! Что за чушь!»
Глава 4 Ответ на все вопросы
— Ба! — окликнула Саша Амалию. — Зачем ты Зинаиде отдала дорогой крем? У тебя приступ человеколюбия?
— Александра, — строго ответила Амалия. — Мое чувство прекрасного страдает, когда я вижу дешевую химическую завивку и жуткие тряпки, которые незаслуженно называются одеждой.
— То есть ты действовала из эгоизма? — уточнила внучка.
— Дорогая моя, — усмехнулась Амалия, — благими намерениями вымощена дорога в ад.
— А как же поговорка «Насильно мил не будешь»? — настаивала Саша. — Может, ты Зине жизнь сломала?
— Я ей плачу, — пожала плечами Амалия. — Она же у меня не за спасибо убирается. Так что пусть на работе появляется в приличном виде.
— Может, ее устраивает ее жизнь? — Настя, которая зашла на кухню с пустой чашкой, присоединилась к кузине.
— Меня настораживают ваши странные вопросы, — Амалия отложила рогалики, которые намазывала маслом и джемом, и села за стол напротив сестер. — Если человека все устраивает, значит, он уже умер.
— Амалия! — Настя всплеснула руками. — Ты всех сравниваешь с собой! Но не все же такие целеустремленные и решительные.
Амалия приняла грустный вид:
— Зря. Очень зря. Кстати, вы подготовили платья?
Тринадцатого сентября Аглае исполнялось сорок шесть. В день рождения, который у всех женщин был тринадцатого числа (у Амалии в мае, у Аглаи в сентябре, у Анны в декабре, а у девочек в октябре), родственницы особенно торжественно наряжались — в бальные платья, накрывали стол в настоящей гостиной — не той, что вместе с кухней, а той, которую иначе как на Рождество, Новый год и дни рождения не открывали.
— Я, наверное, надену черное платье с бисером, — глядя в окно, заявила Саша. — То, что я привезла из Лондона.
— Ты рехнулась? — грубо отчитала ее бабушка. — Я же тебя попросила съездить к Люсе, она привезла несколько платьев от Шанель! Тебе же еще его подогнать надо!
— Бабушка… — Саша положила голову на стол и ухватилась за нее руками. — Ну скажи мне, зачем подгонять платье от Шанель, если оно стоит десять тысяч долларов?
— Затем, дорогая моя, что платье за десять тысяч долларов обязано идеально сидеть на твоей фигуре! — отрезала Амалия. — Это Зинаидины шмотки по сто рублей имеют право висеть на ней, как на вешалке, а платье от Шанель должно сидеть так, словно ты в нем родилась!
— Я вообще не хочу ничего, что стоит десять тысяч долларов, — вмешалась Настя. — Я принципиально против.
Амалия бросила на нее такой взгляд, что Настя немного испугалась — все-таки это была ее бабушка, и она точно знала, что кого-кого, а уж ее-то лучше не злить — пощады не будет.
— Ты что, дорогая, новости смотришь? Откуда взялось это «принципиально против»? — передразнила Амалия. — Значит, так… У моей дочери день рождения, так что будьте любезны, сделайте ей приятное — наденьте то, что ей хочется на вас видеть. На ваш собственный день рождения я куплю вам пару джинсовых комбинезонов и приглашу в «Макдоналдс». Договорились?
И, не дожидаясь ответа, она вышла, особенно громко стуча каблуками.
Аглая сидела у себя в комнате на втором этаже и листала книгу Вильяма Лили, астролога Чарльза Первого.
— Мам, это все так наивно! — воскликнула Глаша и, захлопнув книгу, бросила ее на стол. — Такую ерунду человек пишет!
— Слушай… — Амалия взяла со стола золотой портсигар в форме сигаретной пачки, на котором бриллиантами было выложено золотое сечение. — С девочками что-то происходит.
— Что значит «происходит»? — переспросила Аглая.
— Во-первых, они отказываются от платьев Шанель, — сообщила Амалия с таким видом, словно застукала Сашу со шприцем в вене.
Любая обыкновенная женщина рассмеялась бы и пошутила насчет того, что неприязнь к нарядам от Шанель — это действительно катастрофа, что Сашу надо показать врачу, может, даже принудить к стационарному лечению и каждый день заставлять через «не хочу» покупать несколько вещей от кутюр — тогда, возможно, появится хоть призрачная надежда на выздоровление… Но Аглая выпучила глаза и срывающимся голосом произнесла:
— Ты что, серьезно?
— Совершенно серьезно, — кивнула Амалия.
— Что же делать?! — возопила Глаша.
В их доме Шанель почиталась, как святыня. Наряды от Шанель были произведениями искусства, которые женщины имели честь носить. Ни одно платье, ни один костюм, купленный у еще молодой Коко, не износился — все они висели в гардеробе в бархатных чехлах, свежие, как в первый день, и до сих пор «выходили в свет».
Шанель — это был фирменный стиль фамилии Лемм, и добровольный отказ от него вызывал самые худшие подозрения.
— Вы о чем? — поинтересовалась Анна, заходя в комнату. — Девочки сказали, что у вас тут заговор.
Анна была самой странной представительницей семейства — она была писательницей. Пока она подрастала, Амалия за нее боялась — мать ее бросила, да еще таким варварским способом, вдруг девочка пойдет по ее стопам? И действительно, сначала Анна почти не проявляла интереса к магии, и Амалия заранее готовила себя к тому, что девочка будет «не такая». Но Анна умудрилась найти занятное решение. Она стала автором книг, о которых критики писали в том духе, что «магия ее романов даже самого скептического читателя заставляет поверить в чудо» и «восхитительное сочетание простоты сюжета и эмоциональной насыщенности — необычное, смелое сочетание на фоне повального цинизма и MTV-зации». Книги и правда были, казалось бы, незатейливые: она его любила, он ее предал, другой ее полюбил, но она долго не могла его оценить… Однако имелось в них что-то особенное. Нечто, что не позволяло оторваться от книжки, пока не заканчивались страницы. А после надолго задерживалось послевкусие, которое можно сравнить лишь с ароматом приторного северного меда, насыщенного мятой, цветами и запахом сочной луговой травы.
Анна была невероятно популярной писательницей — она получила кучу премий, наград, писем читателей, которые на пятнадцати страницах расписывали свою судьбу и сравнивали ее с жизнью героинь из романов Анны Смирновой (в качестве псевдонима Анна Лемм взяла фамилию отца, чтобы при виде ее имени у читателей не возникало ассоциаций со Станиславом Лемом). Амалия с Аглаей сначала посмеивались над ее творчеством и сожалели о растраченном впустую Даре, но потом привыкли и зауважали писательницу, которая так хитро сочетала семейный Дар с вполне человеческой профессией.
