Бывший папа. Любовь не лечится - Вероника Лесневская
- Я знаю, - соглашается, наклонившись к моему виску и шумно, сбивчиво дыша. Говорит без тени сомнения, но от его стального тона становится не по себе. Отдергиваю руки, будто обожглась, и мы продолжаем путь. - Боишься, что я захочу забрать его? – задает неожиданный и очень жестокий вопрос. - Подам в суд, подниму все свои связи и…
- Нет, - перебиваю, смаргивая жгучие слезы, что застилают глаза. Мир вокруг размазывается и плывет. Остается лишь голос, который звучит над головой. Такой родной и чужой одновременно. – Я хорошо тебя знаю. Ты с нами так не поступишь.
- Хоть на этом спасибо, - выцеживает сквозь нервно стиснутые зубы. – Но все-таки ты боишься... Чего же тогда, Надь?
Ему обидно и горько, знаю, но время не повернуть вспять и не исправить то, что уже случилось. Год назад я понятия не имела, что ухожу из его дома беременной. И уж точно не догадывалась, что когда-нибудь мы встретимся вновь при таких сложных обстоятельствах.
- Назар, я прошу тебя не говорить пока о нем своим родителям, - все-таки решаюсь озвучить главный страх.
- Ты думаешь, это именно то, что я побегу делать в первую очередь? – разочарованно хмыкает. – Не скажу…
Тропинка до ворот кажется бесконечной. Двигаемся молча, под аккомпанемент его тяжелых шагов и моего громыхающего сердца.
Смахнув слезы со щек, пытаюсь выдавить из себя улыбку, когда замечаю машину родителей. Из салона выходит мама, достает коляску из багажника, укладывает в нее капризного малыша. Сюсюкается с ним, нагнувшись к люльке, и старается притушить разгорающуюся истерику. Маленький Назарка непреклонен – вопит на всю улицу. Не отвлекаясь от внука, она идет к нам навстречу, теребит пальцами ручку коляски, покачивает ее на ходу.
- Привет, мам, - предпринимаю слабую попытку завладеть ее вниманием и мягко намекнуть на то, что мы не одни.
- Здравствуйте, доктор, - в суматохе мама даже не смотрит на Назара.
Суетится возле люльки, в которой надрывается мой малыш. Точнее, наш… Берет его на руки, нежно, но взволнованно прижимая к груди, качает и осторожно передает мне.
- Наденька, возьми Назарку, - умоляюще тянет, а я столбенею с повисшими в воздухе руками. Кровь застывает в жилах, сердце пропускает удар. Боюсь повернуться к Богданову, но ощущаю его мрачную энергетику, которая заключает меня в плотный капкан и мешает свободно сделать вдох. - Может, хоть у тебя он успокоится, - продолжает лепетать мама, опуская сынишку мне на колени, и поправляет детский комбинезон. - Как разорался на светофоре, так до сих пор угомониться не может. Ума не приложу, что его расстроило. Впервые такой капризный, обычно в дороге засыпает, а сегодня…
Осекается, наконец-то запрокинув голову и увидев Богданова. Складывает ладони на груди, теряется и бледнеет.
- Назар? – произносят они одновременно.
Имя эхом разносится по опустевшему дворику. Мама обращается к бывшему зятю, а он… впивается взглядом в сына на моих руках.
Младенец, словно признав папу, неожиданно затихает и с интересом изучает сияющий белый халат. Шмыгает носиком, строит комичные рожицы, отходя от долгого плача, а потом медленно растягивает губки в легкой, неумелой улыбке.
- Назар…
Глава 5
Назар
Мысленно падаю перед ними колени, камнем рухнув на грязный, мокрый асфальт, разрываю брюки в лохмотья и раздираю кожу в мясо. Истекаю кровью, мешая ее с мутной дождевой водой. Губами прижимаюсь к личику моего сына, ладонями накрываю худые, слабые ноги Нади, как вторым одеялом, обнимаю их обоих, чтобы больше никогда не отпускать. Роняю слезы бессилия и обреченности, хотя давно разучился плакать. Высохло все у меня и внутри, и снаружи, а я сам оброс черствой коркой. Она вдруг дает трещину, которую я латаю всеми возможными способами...
Очнувшись, понимаю, что я по-прежнему стою в оцепенении, стеклянным взглядом уставившись на ребенка в нежных руках бывшей жены. Не моргаю и почти не дышу. Глаза и носоглотку жжет, будто мне в лицо сыпанули горсть песка с битым стеклом. В ушах до сих пор звенит детский плач, хоть малыш уже притих и даже улыбнулся. Мне?..
Голова раскалывается, как если бы мне делали трепанацию черепа без наркоза.
Медленно собираю себя по кускам, сцепляю части разрушенной брони. Я давно как чертов Франкенштейн, проводящий опыты на самом себе. Год без сердца. Впрочем, Надя и раньше у меня его не находила. Наверное, она была права, когда называла меня бесчувственным.
Раздуваю ноздри, со свистом впуская в парализованные легкие кислород. Ощущаю на себе прожигающий взгляд Нади, но на нее не смотрю. Не могу! Я не готов увидеть в ее грустных, потухших глазах страх, разочарование и боль. Иного для меня там не уготовано. До развода она часто смотрела на меня так, будто я высасывал из нее всю энергию. Будто изо дня в день сжирал ее эмоции, растворяя их в пустоте внутри себя. Будто убивал ее, мучительно и постепенно. Она ушла, чтобы выжить, а без нее дыра стала еще больше и темнее.
Один лишь бог знает, как тяжело мне было тогда и как адски больно сейчас…
Пока все мое мужское естество бунтует, а сквозь панцирь пытаются пробиться жалкие ростки человеческих чувств, пауза затягивается и становится невежливой. Мне хочется наплевать на правила приличия и врачебную этику, нагло сгрести жену и сына в охапку, загрузить в свою машину, припаркованную на территории центра, и увезти домой. Навсегда. Вернуть свою семью. Запереть на семь замков. Спрятать… Вместо этого я заставляю себя ровным тоном произнести ничего не значащие слова приветствия:
- Здравствуйте, Наталья Петровна, - обращаюсь к ошеломленной теще, мельком покосившись на нее. – Я лечащий врач Надежды.
Бросаю прощальный взгляд на сына. Он заинтересованно изучает меня, хаотично взмахивает ручкой, тянет сжатый кулачок сначала ко мне, а потом, передумав, сует его в беззубый ротик. Размазывает слюнки по губам, продолжая буравить меня осмысленным взглядом. В нереально больших, как у мультяшки, глазах отражается небо. Малыш очень похож на Надю. Он ее маленькая копия, такой же красивый.
Назар, значит?
Я никогда не пойму женское сердце. Зачем называть сына в честь мужчины, которого вычеркнула из своей жизни? Сама. Лично. Вот этими тонкими, подрагивающими пальчиками, которые сейчас судорожно сжимают ткань детского
