Аллочка и строптивый Дед Мороз - Дарья Пасмур
Гордеев шумно выдохнул и, отвернувшись от меня, стал дергать ключ зажигания, тщетно стараясь выгнать машину из ямы.
— Твою мать!
— Приехали, — растерянно пробормотала я.
Дорогу практически не было видно — лишь очертания сосен да заснеженных елей по бокам. По ощущениям оставалось минут двадцать езды, но я не была уверена, так как с трудом различала, где мы находились.
Никита вышел из машины, чтобы проверить, насколько глубоко застряло колесо, а у меня в сумочке затрезвонил телефон.
— Привет, дядя, — невесело отозвалась я, приняв звонок.
— Аллочка, погода совсем разбушевалась. Возвращайтесь в город, — голос Геннадия Петровича звучал встревоженно.
— Поздно, — я покачала головой, — Мы уже почти доехали и застряли в яме.
— Сейчас отправлю за вами мальчишек на снегокатах. Ждите! — пообещал дядя и сбросил звонок.
Под мальчишками он подразумевал двух своих сыновей: семнадцатилетнего Кирилла и двадцатилетнего Макара. И выехать из дома на снегокатах для них сущий пустяк. Ну, конечно, эти ребята уже отъездили на любой технике, на какой только можно. В детстве Макар сходил с ума по тракторам, и Забелин даже хотел купить ему свой трактор, но тетя Нина, жена дяди и мама мальчишек, его отговорила.
Я с попыталась вылезти из машины со своей стороны, но из-за перевеса на левую сторону у меня ничего не вышло. Тогда, недолго думая, я осторожно перелезла на сиденье Никиты и попыталась открыть дверь, но та уперлась в ком снега.
В этот самый момент Гордеев, взбешенный погодными условиями, решил вернуться в машину. Он остервенело дернул дверь на себя и получил подарок в виде меня.
Я вывалилась прямо на него, и вместе мы со вздохом улеглись в мягкий сугроб.
— Твою мать, Аллочка! — прорычал он, откинув голову на снежный занос. — Встань с меня!
— Я пытаюсь! — воскликнула я, всячески стараясь подняться, но пояс моей дубленки оказался под телом Гордеева, и я, как идиотка дергалась туда-сюда, не имея возможности освободиться.
— Да ты издеваешься! — взревел мужчина и, резко прижав меня к себе, перевернулся.
Оказавшись под Гордеевым в куче снега со всех сторон, я совершенно растерялась. Никита навис надо мной и даже не думал подниматься. А я смотрела в его распахнутые серые глаза и никак не могла перестать это делать.
Фонарный столб бросал на нас лужу света, и в этом свете лицо Никиты казалось таким мягким и расслабленным, будто он вот-вот улыбнется и скажет что-то приятное.
— Твою мать, ты замерзнешь! — очарование спало, а Гордеев, внезапно нахмурившийся, поднялся и помог встать мне.
Оттряхивая одежду от снега, мы старались не смотреть друг на друга. И вообще по возможности держаться на расстоянии. Ведь, стоило этой дистанции сократиться, как с нами обоими происходило нечто странное. Помутнение рассудка, которого я никогда ранее не испытывала.
И уж точно со мной ничего такого не происходило рядом с Гордеевым раньше, когда он то и дело подходил к моей стойке, чтобы сказать что-нибудь гадкое.
Неужели ему настолько хочется умаслить моего дядю, что он готов строить из себя примерного влюбленного и воздержаться от насилия над моим мозгом?
— Нужно позвонить Забелину, — Гордеев полез в машину за телефоном, и я крикнула вслед.
— Не нужно!
Когда мужчина высунулся из машины, я уже сидела на капоте, наслаждаясь видом того, как крупные хлопья снега расчерчивают тусклый свет фар. Метель поутихла, и только снегопад продолжал укрывать землю пушистым покрывалом.
— Будем ночевать в машине? — сухо поинтересовался Гордеев, облокотившись на фонарный столб.
— Вот еще! — я вздернула нос, — Я все решила.
Никита кинул на меня скептический взгляд, и я добавила:
— Доверься хоть раз.
— Разве у меня есть выбор? — он отвернулся, всматриваясь вдаль.
— Кстати, мне не плевать на мою работу, — я вспомнила о разговоре, который прервался, когда машина встряла в яму.
— Тебе, может, и нет, — признал Гордеев, — Но многим разгильдяям на первом этаже совершенно все равно, как функционирует компания.
— Они просто делают свою работу, — я встала на защиту «разгильдяев».
Гордеев усмехнулся и плотнее запахнул пальто.
— Компания — это механизм, состоящий из множества мелких деталей. Но, стоит хоть одной, даже неважной на первый взгляд, детали сломаться — и весь механизм встанет. Я не могу допустить этого, — ровным тоном пояснил мужчина, — Я не могу смотреть, как менеджер спустя рукава оформляет лист для экспедиторов, и те задерживают доставку. Как без должного внимания остается вся техническая документация, которая потом попадает на производство с нагрузкой в виде дополнительной работы. Даже твой Степанов, каким бы креативным он ни был, дает макеты, игнорируя исходное техзадание. Сколько ресурса мы тратим на исправление ошибок? — Гордеев хмыкнул и пожал плечами, будто задавал вопрос сам себе, — А могли бы просто сразу делать правильно. Не тратить время и не усложнять работу друг другу.
— Это всего лишь работа, — неуверенно пробормотала я, — Ты преувеличиваешь.
Гордеев тихо рассмеялся и, оторвавшись от столба, приблизился ко мне. Неожиданно он опустился передо мной на колени, и я ощутила, как где-то внутри сжимаются легкие, и я не могу полноценно дышать. Одной рукой Никита обхватил мою щиколотку в сапоге, а второй потянул вверх молнию, которая сползла до середины голени. Его холодные пальцы как бы невзначай касались моей кожи через тонкие колготки, и от этого дерзкого непрошенного касания по телу побежала дрожь.
Я и не заметила, как расстегнулась молния на одном сапоге.
А он заметил.
Закончив заниматься моей обувью, Гордеев снова вытянулся во весь рост, и мне пришлось задрать голову, чтобы посмотреть на него — такого красивого в этом черном пальто и со снегом в волосах. И в каждый момент, когда он был спокоен, когда никто не выводил его из себя своей безответственностью, Гордеев был хорош.
Конечно, я всегда это замечала. И не только я. Когда он только пришел в компанию три года назад, мы с девочками долго гадали, женат он или нет. На Гордеева невозможно не обращать внимания. Особенно когда он проводит рабочие встречи или презентации, на которые меня часто берут в качестве помощника. Он уверен в себе и знает абсолютно каждую мелочь. Знает все, чем дышит компания. Это пугает и восхищает одновременно.
Если я во многом живу своей работой, то работа сама живет в Гордееве. Он буквально на сто процентов состоит из нее. Так что, наверное,
