Аллочка и строптивый Дед Мороз - Дарья Пасмур
Шушукаться с девочками о Гордееве мы перестали почти сразу, когда поняли всю строгость его правления. Ежовые рукавицы стерли всякое желание кокетничать и бросать ему мимолетные улыбки. Так из внезапного любимчика женщин он превратился в наш общий кошмар.
Горячий кошмар, стоит признать.
— Тебе нужно немного ослабить контроль, — посоветовала я, мельком глядя на то, как Гордеев потирает замерзшие ладони.
— Тогда все сломается, — хмыкнул он.
— Поэтому ты хочешь уехать в Москву? Собрать с нуля свою команду? — догадалась я, — Таких же помешанных на работе, как и ты?
Никита усмехнулся и повернулся ко мне. Не сдержавшись, я подняла на него глаза. Серые, холодные, колючие — совсем как тонкие льдинки. И в то же время смотрят на меня понимающе и даже немного сочувствующе.
— Разве ты не помешана на работе? — тихо спросил он. — Приходишь раньше всех. Поливаешь цветы по всему офису. Оставляешь глупые милые послания на столах сотрудников. Весь день трудишься, как пчелка. И вечером, — тон Гордеева стал теплее. Теплее, чем когда бы то ни было, — Вечером, когда все уходят, ты остаешься одна. Тебе нравится бывать в офисе. Может, ты и правда его душа, м?
Гордеев усмехнулся. По-доброму. А я не могла вымолвить и слова. Просто смотрела на него во все глаза и не могла по-настоящему осознать, что он только что сказал.
Откуда он знает, что я развешиваю стикеры с пожеланиями хорошего дня на мониторах сотрудников? На всех мониторах, кроме его. Я даже к дяде захожу — у меня есть ключ от его кабинета. И к Самойлову заходила бы, если бы он не проводил все время на производстве.
Все это время Гордеев знал, что я хочу сделать приятно всем в офисе, кроме него одного. От осознания этого мне стало так грустно и стыдно, что я отвернулась.
— Откуда ты знаешь? — тихо спросила я.
— Я прихожу раньше тебя. И подолгу наблюдаю за тобой с балкона, — признался он.
Этот балкон на втором этаже был в тени, и снизу разглядеть кого бы то ни было на этом балконе было практически невозможно. И Гордеев этим пользовался, чтобы последить за мной. И почему мне так приятно от того, как тепло звучал его голос, когда он говорил это? Ему тоже было приятно? Смотреть, как я, танцуя под песни из старых романтических комедий, брожу по офису с лейкой в руках.
— Но я всегда вижу, как ты врываешься в офис, ругаясь с кем-то по телефону, — возразила я.
— Аллочка, к этому моменту я уже успеваю объехать пару клиентов и знатно взбеситься из-за какой-нибудь мелочи. Ты ведь знаешь, как легко меня вывести из себя, — он задрал голову вверх, и я снова уставилась на него. На то, как снежинки падают на его лицо и тают, касаясь теплой кожи.
— Значит, ты тоже одинок? — спросила я, прикусив губу.
Выходит, Гордеева тоже ничто не держит дома, и он торопится сбежать в более комфортную обстановку офиса. Совсем как я. Может, он и выходные не любит так же, как я?
— Я на девяносто восемь процентов состою из работы, — произнес он, на два процента поправив мои домыслы. Прикрыв рот ладонью, я рассмеялась, и Гордеев посмотрел на меня с удивлением.
— А что с оставшимися двумя процентами? — полюбопытствовала я.
Никита одарил меня неприлично долгим взглядом и уже собрался ответить, как вдали показались фонари и разгоряченный смех.
— Кажется, это за нами, — произнес Гордеев с некоторым разочарованием.
И все же, что с двумя процентами?
ГЛАВА 4. ТЫКВЕННАЯ КАРА
— Давайте бегом греться! — дядины крепкие руки обхватили одновременно и меня, и Гордеева и, едва мы сняли обувь и надели теплые гостевые тапочки, потащил нас к камину. — Нин! Нина! Неси-ка ребятам чаю горячего!
Мы с Гордеевым переглянулись с некоторой опаской. Сейчас нам только вина не хватало. Никита опустился в кресло перед большим, как в кино, камином, а я присела на ковер поближе к огню.
Дядя и тетя Нина крутились на кухне, разогревая ужин, на который мы опоздали. Кирюха и Макар занимались машиной Гордеева. Кстати, нужно было видеть, с какой болью в глазах он отдавал ключи от своего автомобиля, но его уже порядком потрясывало от холода и голода, так что мне удалось уговорить его ехать к дяде.
— У тебя теплые отношения с дядей, — заметил Гордеев, — Он тебя очень любит.
— Да, — коротко ответила я.
— Твои родители придут? — спросил он, буквально вытаскивая из меня информацию, которую я никому на работе не рассказывала.
— Нет, — снова кратко открестилась я.
— Ты сирота? — осторожно предположил он, и я с укором глянула на него.
— Боже, нет!
— Тогда что? — допытывался Гордеев, — Я думал, на ваших семейных ужинах собирается вся семья.
Я закатила глаза и, уставившись на огонь в камине, тихо пробормотала:
— Ты хотел сблизиться с дядей. Мои родители тебя не касаются.
Никита промолчал, но я слышала, как за моей спиной раздался вздох с такой интонацией, с какой обычно в мою сторону летит: «Аллочка, твою мать…».
— Ну что, все готово! — провозгласил дядя, торжественно врываясь в гостиную, — Идемте за стол.
Обернувшись, я заметила, как Гордеев резко отвел от меня глаза, будто все это время, пока я его не вижу, он рассматривал мою спину. Собственно, чего я хотела? На мне черная бархатная кофточка с высокой горловиной и голой спиной, открытой на всеобщее обозрение. К счастью, мне хватило ума надеть спокойную юбку по колено, чтобы образ не казался слишком уж праздничным.
Молча мы последовали за дядей в просторную столовую, где за большим столом собиралась вся семья: дядя, тетя Нина, Кирилл, Макар и я. Мои родители за этим столом в последний раз сидели так давно, что я и не вспомню. Потом на ужинах стал появляться только папа, а через полгода и его сдуло за моря-океаны
Но с Гордеевым я это обсуждать, конечно, не буду.
Никита уселся с краю, чтобы быть поближе к дяде, сидящему во главе стола. Мне, как истинно влюбленной девушке, пришлось сесть по правую руку. Напротив расположилась тетя Нина. Мальчишки все еще занимались машиной Гордеева и, вероятнее всего, не особо торопились за стол.
— Геннадий Петрович, я хотел бы обсудить с вами пару идей, — с ходу начал Никита, и мне пришлось пару раз пнуть его ногу под столом.
— Никита, ты только глянь, какой стол для нас накрыла хозяюшка, — восхитилась я,
