Ожившая надежда - Федор Егорович Конев
- Ну, мне называться излишне, - ответил Арсений. - Я правильно догадываюсь?
Они пошли пешком по нелюдной улице в сторону недалекого вокзала. Он начал разговор.
- С твоим личным делом ознакомился. Крестьянин по рождению. От земли, так сказать. Отец погиб на войне. Мать колхозная труженица. Сам похвально отслужил армию. Гвардии сержант. Опять же примерный студент. Перспективный. Все прекрасно. Вот и не могу понять!
- Чего же?
- Что тебе еще надо?
- Да вроде я и не прошу ничего.
- Ты же наш, советский. Я это чувствую. Не какой-то там Синявский или Даниэль. Диссиденты! Но они там, за бугром, выживут, а ты там задохнешься. Они смогут, а ты не сможешь без Родины.
И он умолк. Молчал долго. Вышли на вокзальную площадь. Видимо, прибыл пассажирский поезд, потому что на площадь высыпало много народа с вещами и устремилось к автобусной остановке и стоянке такси. Никто не обращал внимания на двух молодых людей, молча идущих рядом.
- Да, статейку я прочел, Арсений, - сказал лейтенант, будто вспомнил.
- Какую статейку?
- Твою. У тебя получается. Есть слог, стиль. Я в этом секу.
- Ну, какой там слог! - не согласился Арсений. - Эту статью я тоже читал. Не помню, кто подсунул.
- «Читал», - тонко улыбнулся лейтенант. - Не сам ли писал?
- На самом деле? - постарался выразить удивление Арсений. - Донесли, что я написал? А если поклеп?
- Я не за тем пришел, чтобы выяснять - ты или не ты, - сухо сказал лейтенант. - И не валяй Ваньку.
- Если не за тем пришел, то зачем? - спросил Арсений.
- Ты же хороший парень! - воскликнул лейтенант и, похоже, искренне. - Куда лезешь?
- Никуда я не лезу. В своей статье не нахожу никакой крамолы. Написал, что думаю.
Арсений собирался послать статью Брежневу, потому просил Анну напечатать один экземпляр. И она не стала бы без спроса что-то делать. А что Римма нашла, Арсений не знал. У лейтенанта была своя версия.
- Знаю, кто тебя сбивает с верного пути, - сказал он. - Устроил в доме сборища.
- Ну какие это сборища! Люди встречаются, говорят…
- Да знаю я эти разговоры! Он же молчит больше. Вот и весь вопрос, о чем молчит? С тобой-то откровенен.
- Лейтенант, - усмехнулся Арсений, - не пытайся, я в стукачи не гожусь.
- Тогда передай, если сильно тоскует по тем местам, где побывал, можно вернуть.
- Касьяныч ни при чем. Уж в это поверь.
- Не знаю, как ты его называешь, но это враг.
И Арсений увидел близко глаза этого человека - они смотрели, не мигая. Этого можно добиться долгой тренировкой, и срабатывает недурно, однако Корнеев был не из робкого десятка. Он прикинул, что ему грозит. Чего он Синявского вспомнил? Могут, что ли, выдворить из страны?
И, словно угадав его мысли, лейтенант усмехнулся, отвел взгляд в сторону и сказал скучающим, тоже натренированным, видать, тоном:
- Значит, по-твоему, Коммунизм строить не надо? Как такое может прийти в голову, если человек здоров? Возможно, ты нуждаешься в психиатрическом лечении?
Арсений слышал, что так называемых «инакомыслящих» устраивали в дурдомы.
- Похоже, начались угрозы? - спросил он спокойно.
- Я тебе добра хочу, Арсений, - неожиданно сказал лейтенант и, похоже, искренно. - И знаешь почему? Потому что мы с тобой в окопах будем рядом. Брось фигней заниматься и других толкать… В горкоме с тобой побеседуют. Чего-то ты не понимаешь. С Ванеевой вопрос сложней.
- Она ребенок, не трогайте ее, умоляю.
- Есть статья Уголовного кодекса - агитация и пропаганда с целью подрыва советского общества и государства. Она печатала и распространяла антисоветский материал.
- Бред какой-то, - растерянно произнес Арсений.
Лейтенант сказал жестким голосом:
- Бред не бред, а лет семь лагерей строгого режима светит. Этого хочешь? Хочешь, чтоб сибирские морозы перевоспитали. Отправят с бригадой лесорубов в тайгу. Одну с мужиками, с уголовниками. Этого хочешь? Не жалко девчонку?
Он молча смотрел на Арсения немигающими глазами.
- А ты чего хочешь от меня? - напрямую спросил Арсений.
- Забудь старые знакомства. Начисто забудь! Советую по-дружески. Особенно девчонку. Она без тебя не будет печатать всякую чушь. Обещаешь забыть?
- Оставите ее в покое?
Лейтенант обещал дела не заводить. Арсений дал слово «забыть». И на том беседа завершилась. Правда, уже отойдя на расстояние, лейтенант обернулся и сказал:
- А Коммунизм мы построим, Арсений.
И пошел дальше.
Касьянычу, конечно же, Арсений во всех подробностях рассказал об этом свидании. И, угрюмо помолчав, добавил:
- Погублю Анну, себе не прощу.
Со времени знакомства с Арсением времени прошло с месяц. Анна чувствовала, что впервые за свою короткую жизнь какие-то хорошие надежды осветили душу, будто в пасмурном храме зажгли все свечи. Она никогда не унывала и прежде, но судьба не особенно ее баловала. Мама родила уже в свои сорок пять лет, скорее всего - потеряв надежду выйти замуж и пугаясь одинокой старости. В четырнадцать девочка осталась сиротой, мать умерла от почечной болезни. Сирота оказалась на попечении сердобольной бабы Дуни, переехавшей из деревни в однокомнатную квартиру, доставшуюся Анне в наследство. Об отце Анна так ничего и не выяснила. Баба Дуня старела, уже не могла работать дворничихой, на ее жалкую пенсию не прожить было, сбережения матери иссякли, надо было зарабатывать. По окончании средней школы устроилась нянечкой в детском саду и заочно поступила в учительский институт. Год назад баба Дуня умерла. Все тревожилась, как теперь ее девочка будет одна. И сегодня Анна успокоила бы старушку, что никакая она не одинокая, что есть у нее друг, очень надежный человек. Арсением зовут.
Анна уверяла себя, что они с Арсением только друзья. А девчонки в доме Касьяныча спрашивают:
- Ну, как? Поделили Арсения?
Никого она не делила ни с кем и не собиралась. Как так можно думать? Ведь жизнь очень сложна, между мужчиной и женщиной могут возникать очень красивые, светлые и добрые отношения. Чокнулись все на этой любви!
Но, видимо, Римма считала несколько иначе. Как-то лучшая подруга схватила ее за плечо и стала шипеть, как сварливая баба, что ей надоело каждое утро слушать по телефону, что «вы опять ночевали вместе», что это переходит все границы приличия и терпение ее лопнет.
- А кто доносит? - возмутилась Анна. - Зачем? Мы же ничего
