Мародер - Белла Ди Корте
Месяца через два после того, как мы начали встречаться, позвонила моя мама и сказала, что увидела в своей чашке сердечко. Оно предназначалось мне. Большой переменой в моей жизни должна была стать любовь. И я встречу ее рано, как и она. Но была одна загвоздка. Все случится очень стремительно. И если я буду отрицать это, я буду открещиваться от самой себя.
— И еще кое-что, — сказала она перед тем, как повесить трубку. — Его сердце принадлежит работе.
Все признаки указывали на Скотта Стоуна. Его работа была его любовницей. Он сказал мне это на первом свидании.
Ой. Так. Твою же мать. Отлично.
У меня были планы. У меня было кое-что, чего я хотела достичь, прежде чем у меня выбили почву из-под ног. Я хотела петь на Бродвее. Путешествовать по миру, не беспокоясь о том, откуда приходят средства. Мне хотелось стать королевой страны на один день, черт возьми! Ладно, может, это было и не так, но все же у меня были планы. И нигде в моем буклете любовь не значилась на первом месте.
Потому что, если быть предельно честной с самой собой, у меня было только две возможности: чертова прорва работ, которые, казалось, падали мне с небес на колени, и неумирающая надежда, что однажды я буду петь на сцене.
Но на всю оставшуюся жизнь? Дерьмо.
Я едва зарабатывала на аренду квартиры. Большую часть времени у меня почти не было продуктов в шкафчиках и в холодильнике. И я понятия не имела, что принесет завтрашний день ‒ превратится ли ‒ «едва» в «не могу заработать» и «ничего нет».
У Скотта был другой период в жизни.
Он ощущал свой возраст. Я обнаружил у себя первые седые волосы, возможно, из-за стресса, связанного с работой.
Он был готов остепениться. Я вижу, что у меня с тобой все очень серьезно. У нас будет несколько детей. Как ты думаешь, у наших детей будут такие же рыжие волосы, как у тебя?
Он не любил путешествовать. Полет вызывает у меня головокружение, а длительная езда за рулем раздражает меня.
Всякий раз, когда мы занимались сексом, он всегда говорил мне, что собирается сделать, прежде чем сделать это. Я вхожу.
Он не любил танцевать. Снова головокружение. Вращение.
И он был из тех людей, которые не слушают музыку в машине. Я люблю думать или говорить без посторонних шумов на заднем плане.
Поэтому я предпочитала ездить на своей машине. Я была одной из тех, кто теряются в пейзажах при включенном радио и опущенных стеклах. Его нежелание слушать музыку в машине в какой-то момент натолкнуло меня на мысль, что он вовсе не детектив, а, возможно, серийный убийца.
Ведь кто не слушает музыку в машине? Пусть даже негромкую, фоновую?
Но ‒ вот опять ‒ в основном нам было весело. А что, если моя неспособность посвятить себя ему станет самой большой ошибкой в моей жизни? Я знала, что мы все ближе и ближе подходим к этому моменту. Он хотел взять меня с собой в Луизиану, где проживала большая часть его семьи, после Нового года. Потом были постоянные намеки на мою любимую форму ‒ изумрудную, круглую или овальную?
Но… Я остановила себя. Мне нужно было перестать думать о «но» и сосредоточиться на «что если».
Что, если мой муж сидел прямо передо мной, доедая остатки своего стейка, а я отпустила бы его, потому что он, прикасаясь к моему телу, дарит мне не такие ощущения, которые я от него жду?
Я улыбнулась, стараясь не рассмеяться над тем, как нелепо я себя веду. Может быть, если бы я позволила этому произойти без всяких раздумий, это сняло бы часть бремени с моих плеч. Может быть, я веду себя закостенело, потому что моя мама вбила мне в голову, что сейчас или никогда ‒ нет времени решать. Как будто у меня не было выбора в этом вопросе.
Конечно, выбор был. Речь шла о моем сердце. Стоило ли мне отдавать его или нет.
Скотт отложил вилку, встречаясь со мной взглядом.
— Ты тоже напугана.
Я как раз собиралась сделать глоток из своего стакана. Услышав вопрос, я отставила стакан в сторону.
— Напугана?
— Относительно всего этого. — Он сделал жест между нами. — Но я не понимаю, почему влюбленность принято сравнивать с падением. Падение звучит как неконтролируемое, неизбежное столкновение с землей после того, как ты взлетел. Я уже падал, и это чертовски приятно ‒ потерять свое сердце, Ки.
Между нами прошло мгновение, удар, и я улыбнулась. Затем улыбнулся он. Прежде чем осознала это, слова сами сорвались с моих губ.
— Я готова к этому.
Должно быть, все дело в страхе. Он мешал мне почувствовать то, что было между нами.
Скотт понимал. Он только что сказал мне, что понимает. Черт, возможно, он тоже сомневался, но страх не должен останавливать то, что кажется правильным. Страх не должен останавливать обмен сердцами. Отдай мне свое, а я отдам тебе свое.
Но что, если это было неправильно?
Все просто.
Он стал уроком. Ступенькой к чему-то большему. В этом и заключалась вся прелесть свиданий, верно? Ты можешь свободно открывать для себя, что правильно, а что нет.
У Скотта было больше свиданий, чем у меня. Он был опытнее. Так что, возможно, он продолжал настаивать на любви и браке, потому что знал, что это правильно. Я была не достаточно опытна, чтобы понять это. Время. Просто нужно время. И, может быть, та часть меня, которая после смерти сестры в корне испортилась, исцелится.
Я изменюсь.
Меня будет легче любить.
Быть рядом.
Я была бы счастлива быть собой.
Моей жизни было бы достаточно.
В голове мелькнуло лицо Келли, но я отмахнулась от него — он не мог украсть то, что уже недоступно, а это были любые мои мысли.
Рошин ошиблась,
