Белая лошадь, черные ночи (ЛП) - Марсо Иви
Ее глаза наполняются страхом.
Фиалки, думаю я, когда ее запах смешивается с пикантными соками у меня во рту. Проклятые фиалки.
Глава 5
Сабина
Мои запястья связаны.
Лодыжки связаны.
Мой живот урчит, как новорожденный щенок.
И все, о чем я могу думать, ― я ненавижу Вульфа Боуборна до мозга костей.
Мой надсмотрщик сидит на бревне у костра, уверенный, что я не смогу сбежать, и не спеша отрывает мясо от кроличьей ножки, словно ему доставляет удовольствие наблюдать за моими попытками избавиться от пут.
Помучав меня достаточно долго, он неторопливыми шагами обходит костер и подносит палку со вторым кроликом к моему рту.
― Ешь, ― приказывает он.
Я бросаю на него злой взгляд, но я слишком голодна, чтобы отказаться. Жалко, что всего один день без еды заставляет всю мою решимость испариться. Представляя все способы, которыми я хотела бы проткнуть его этой острой палкой, я приоткрываю рот. Он протягивает мясо, и я откусываю кусочек, вгрызаясь зубами в плоть. Жир стекает по моему подбородку.
На его губах растягивается мрачная улыбка ― он получает от этого огромное удовольствие.
― Ты животное, ― бормочу я с куском мяса во рту.
Оскорбление его не трогает.
― Животное? Конечно. Животное, которое доставит тебя в Дюрен, даже если мне придется связывать и затыкать тебе рот каждую ночь. Так что все мысли о побеге забудь сейчас же, поняла? Потому что я с удовольствием буду повторять этот номер ежедневно. Уверяю тебя, я так и сделаю.
― Я не собиралась сбегать!
Он лезет в карман и достает небольшой предмет, бросая его в траву рядом с моими связанными ногами.
Это ракушка Адана.
О, черт.
Когда я молчу, он вытирает большим пальцем кроличий жир с моего подбородка, а затем медленно сует большой палец в рот, чтобы слизать сок.
Я смотрю на него ― в этом действии есть что-то глубоко чувственное, что-то, что вызывает во мне зуд, которому я не могу дать название.
― Как его зовут? ― спрашивает Вульф, облизывая губы.
Я не уверена, какая эмоция сильнее ― ярость от того, что он, похоже, каким-то образом узнал об Адане, или неприкрытое благоговение от того, что он так легко догадался. Неужели его дар позволяет ему читать мысли?
― Ответь мне, леди Сабина. ― Вульф сжимает мою челюсть, заставляя поднять голову вверх.
― Ты не причинишь мне вреда, ― бормочу я сквозь сжатые зубы.
― О, я причинил боль многим женщинам.
Мои глаза прищуриваются от кипящего во мне гнева, когда я объясняю:
― Я не сомневаюсь в этом, но думаю, лорду Райану не понравится, если его невеста прибудет в синяках.
Он фыркает, признавая мою правоту.
― Возможно. Но я не обязан быть добрым.
― Ха! А что ты сделал доброго?
― Я могу забрать свою рубашку и оставить тебя голой, маленькая фиалка.
Сердце бешено стучит, и я выдергиваю подбородок из его хватки, не сводя глаз с ракушки в траве.
В моей памяти всплывает наполненный солнечным светом голос Адана:
— Я покажу тебе море, Сабина. Мы с тобой вместе пересечем море и покинем это место раз и навсегда.
Вульф фыркает.
― Как пожелаешь. Когда захочешь рассказать мне подробности своего плана побега со своим любовником, я, возможно, соглашусь развязать тебя. А сейчас заканчивай есть, пока запах не привлек всех хищников в округе.
Он протягивает мне палку. Я неловко беру ее в свои связанные руки и вгрызаюсь в кролика.
Вульф устраивается на дальнем краю поляны, вытянув ноги и используя бревно в качестве подушки. У меня нет ничего ― ни одеяла, ни подстилки, только одолженная рубашка, впитавшая его мужской запах.
Его глаза закрываются.
По крайней мере, теперь я могу открыто хмуриться на него, не опасаясь наказания. Он еще больший дьявол, чем я предполагала. Эти нечесаные длинные волосы, выражающие презрение всем социальным нормам. Эти отточенные мускулы, которые, несомненно, обагрили кровью бесчисленное множество людей, подобных Тому Уоллсору. Шрамы на его торсе, оставшиеся после целой жизни, проведенной в боях.
Я не спеша окидываю Вульфа долгим оценивающим взглядом. Все ли мужчины выглядят так с обнаженной грудью? Такими дикими? Закаленными в боях? Такими доминирующими?
Они могут завладеть моим телом…
В моей голове туман. Я слишком расстроена, чтобы закончить фразу, описывающую мое жизненное кредо. Но я стискиваю зубы и заставляю себя.
…Мой разум принадлежит мне.
А мое сердце? Мое сердце принадлежало Адану с того самого момента, как он вошел в монастырские ворота.
Из-за строгих обетов целомудрия ни одному мужчине не разрешалось ступать в монастырь бессмертной Айюры, да и, честно говоря, сестрам они были не нужны. Какими бы злобными ни были эти старухи, я должна отдать им должное за их трудолюбие. Они таскали камни для новой часовни. Они сами клали кирпичи и раствор. Они починили повозку, когда у нее сломалась ось.
И все же была одна вещь, для которой им нужны были мужчины:
Козы.
Учение бессмертной Айюры запрещало сестрам прикасаться к мужскому половому органу, даже к животным. Поэтому раз в год в наше священное женское пространство допускался фермер, чтобы кастрировать новорожденных козлят. В течение первых одиннадцати лет моего пребывания в монастыре это был старый подслеповатый мистер Портер с его твердыми руками и ножом с дубовой рукоятью. Но боги призвали мистера Портера, и на следующий год вместо него пришел Адан. Красивый, золотоволосый Адан, которого животные прозвали «Мальчик, который сияет, как солнечный свет».
Теперь мой живот сжимается от тоски, но все, что я могу сделать, ― это выловить из травы связанными руками ракушку, которую он мне дал, и прижать ее к груди.
— Я покажу тебе море, Сабина.
Другой голос проникает в мою голову, но уже здесь и сейчас. Крошечный коричневый мышонок выглядывает из травы у моих ног.
Еда?
Его любопытная мордочка рассеивает мое разочарование. Я не могу не улыбнуться.
Для тебя? ― Говорю я ему. ― Я с радостью поделюсь.
Подогнув под себя ноги, мне удается опуститься на землю и отщипнуть кусочек кроличьего мяса, хотя веревка Вульфа, конечно, не облегчает задачу. Нос мышонка быстро шевелится, когда она подбегает ближе.
― Что ты делаешь? ― Окрик Вульфа с другой стороны костра заставляет меня подпрыгнуть ― я думала, он спит.
― Тут мышь, ― холодно отвечаю я.
― Я знаю, что это чертова мышь. Я слышал, как она шуршала в траве десять минут назад. Что ты делаешь?
Один его глаз открыт и смотрит на меня с подозрением, словно кормление мыши ― это часть грандиозного плана побега.
Не желая тратить на Вульфа ни секунды своего времени, я поворачиваюсь к мышонку с улыбкой, предназначенной только для него. Более мягким голосом я бормочу:
― Он голоден.
Мышонок приближается к моей руке, шевеля усами, и с радостью принимает кусочек мяса, делая из моей ладони обеденный стол.
Вульф долго молчит, но я чувствую, как его глаза изучают меня. Его энергия пожирает воздух вокруг нас так же уверенно, как огонь пожирает дрова.
― Никогда не видел мышь, которую не хотелось бы растоптать? ― бормочу я жестким тоном. ― Я не удивлена, что у тебя никогда не было домашнего животного. Да и вообще, держу пари, никого, чтобы любить.
Он меняет свое положение, сжимая руки крепче.
― Я пытаюсь понять, чего ты хочешь добиться, кормя гребаную мышь.
С моих губ срывается вздох. Я ищу слова для Вульфа, но, повернувшись к нему, с удивлением вижу, что его настороженность исчезла. Вместо этого он выглядит просто очарованным, даже ошеломленным тем, что я делаю.
Что-то в этом взгляде смягчает мой гнев.
Глубоко вздохнув, я объясняю:
― Это не всегда связано с личной выгодой. Все существа, даже мышь, заслуживают того, чтобы о них заботились.
