Шалунья - Софи Ларк
Эйприл стоит у раковины и оттирает сковороду с креветками.
Я быстро говорю: — Не волнуйся, она и так была чистой.
Минус твой рекорд в колонии.
Блейк откладывает нож и поворачивается ко мне лицом. Ее гнев заряжает воздух вокруг наших голов.
— Мне плевать, что ты нашел. Ты ничего обо мне не знаешь.
— Я знаю, что ты — самодур. Я понял это сразу, как только мы встретились.
Это ее обезоруживает или, по крайней мере, снимает напряжение. Она снова берет нож, не подавая виду, что хочет меня им уколоть. — Это имеет для тебя значение?
— Я уважаю это. Я знаю, что нужно сделать, чтобы попасть из того места, где мы начинали, в этот почтовый индекс.
— Ты знаешь, что потребовалось для тебя, — говорит Блейк.
Она режет свой базилик на все более мелкие кусочки, пока он не превращается в зеленое конфетти.
— Эй, — говорю я и жду, пока она посмотрит на меня. — Прости. Это было дерьмово — спрашивать вот так, когда я уже знал ответ.
Блейк вздыхает, сдуваясь, как воздушный шарик. — Все в порядке.
Она смотрит на спину Эйприл. Эйприл очень долго возится со сковородой с креветками, возможно, специально.
— Спасибо, — тихо говорит Блейк. — За то, что привел меня сюда. Я смотрела ее видео, как она готовит все эти экзотические ингредиенты, о которых я никогда не слышала. Эйприл так хорошо описывала их, как они пахнут, какие они на вкус. Я никогда не пробовала авокадо или кинзу. Думаю, мне было двадцать, когда я впервые попробовала стейк.
Ее глаза огромны и голодны на лице в форме сердца.
В моей голове мелькает картинка, как хозяйка обеда в седьмом классе сообщает мне, что баланс моего счета — 22 доллара, и я не могу больше ничего брать, пока он не будет оплачен. Стыд освещал мое лицо, пока я шел к очереди, чтобы вернуть свой пустой поднос…
— Раньше я представляла, что когда-нибудь у меня будет такая кухня, как эта, — Блейк оглядывает двойной холодильник, вытяжку из нержавеющей стали, свисающие ряды медных кастрюль. — Где я могла бы готовить все, что захочу.
— А какая у вас сейчас кухня?
— Хорошая. Но не такая хорошая, как эта.
— А какая кухня твоей мечты?
— Я хочу замок, — сразу же говорит она. — Настоящий замок, снаружи обваливающийся, внутри современный.
Я смеюсь. — Никто не упрекнет тебя в мелкотемье.
— Ты сказал "кухня моей мечты". — Блейк невозмутим. — Если я мечтаю, то мечтаю по-крупному.
Эйприл выключает воду и сушит руки на полотенце.
— Момент истины, — объявляет она.
Она показывает нам, как закручивать воду ложкой, а затем опускать разбитое яйцо прямо в бурлящий водоворот.
Блейк делает это идеально, с первой попытки.
— Я же говорила. — подмигивает она.
Я твердо намерен приготовить лучшее яйцо-пашот, которое когда-либо видела эта кухня. Я превращаю воду в кипящее торнадо и бросаю яйцо. Оно тут же распадается на части.
— Ну, блин.
— Попробуй еще раз, — говорит Эйприл. — С меньшей энергией.
Мое второе яйцо достаточно приемлемо, чтобы занять свое место на стопке жареного риса.
Блейк ставит свою тарелку рядом с моей, посыпая ободок конфетти из базилика.
— Гарнир тебя не спасет, — предупреждаю я.
— И твой банкролл тоже, — возражает Блейк. — Ты уже вложил деньги в ресторан Эйприл.
Эйприл хихикает. — Правильно, Рамзес — абсолютно беспристрастный судья здесь.
Мы смотрим с широко раскрытыми глазами, пока она пробует наши блюда. Эйприл точно знает, как это делается, ведь она сама была участницей шоу "Железный шеф" не менее четырех раз.
Она разрезает яйцо Блейк. Желток вытекает на рис, насыщенный, как жидкое золото. Мое яйцо разваливается на две половинки, твердые насквозь.
— Не очень хороший знак, — замечает Блейк.
— Это еще не конец.
Эйприл откусывает кусочек моего риса без пережаренного яйца. Она медленно жует.
— Ну?
— Подожди. — Она берет вилку риса Блейк.
Я никогда не ждал так долго, пока кто-то проглотит.
— Прости, Рамзес, — говорит она. — Даже близко нет.
Блейк слишком сильно смеется. Они с Эйприл обмениваются рукопожатием, которое создает впечатление, что они были друзьями все это время. Что, черт возьми, происходит?
Я беру вилку, откусываю от риса Блейк, а потом от своего.
Черт. Так-то лучше.
Вместо этого я поворачиваюсь к Эйприл. — Я сделал все так, как ты сказала!
— Ты должен попробовать его на вкус, пока приправляешь, — впервые сообщает мне Эйприл.
Я съедаю еще один кусочек риса Блейк, потом еще пару. Он слаще, острее и соленее, чем мой. Яйцо тоже вкуснее.
Блейк забирает свою тарелку. — Проигравший ест свою дерьмовую еду.
— Так мы поспорили? — Эйприл выглядит разочарованной. — Я надеялась, что ему придется бегать голым по бирже.
Блейк смеется. — Где ты была, когда мы устанавливали условия?
— Это было почетное пари, — говорю я. — И, к сожалению, я опозорен.
— Не волнуйся, — улыбается Блейк. — Я дам тебе шанс искупить свою вину.
Искупление принимает форму "Бомбы Аляски"1, в которой так много рома, что наш фламбе превращается в костер. Эйприл отдает победу мне, так как мое блюдо подгорело чуть меньше, чем блюдо Блейк. Возможно, она просто подлизывается — я уже вложил деньги в ее ресторан, но она все еще пытается всучить мне самые современные приборы.
— Пора ужинать, ворчун, — говорит Эйприл, берет Нину на руки и несет ее в кладовку, чтобы накормить.
Мы с Блейком стоим бок о бок у раковины и моем посуду.
— Ты всегда выкладываешься по полной на свиданиях?
Она говорит это легко и непринужденно, но в ее словах чувствуется уязвимость. Сегодняшний вечер кажется ей особенным — и она задается вопросом, так ли это на самом деле.
— Это единственное свидание за год.
Она фыркает. — Я тебе не верю.
— Я не говорю, что я не трахаюсь. Я говорю, что не хожу на свидания.
— Почему?
— У меня нет времени.
Она отмахнулась от этой фразы, как от чепухи. — У всех одинаковое количество часов в сутках.
— Значит, я не расставляю приоритеты.
— Я тоже. — Блейк ополаскивает тарелку и ставит ее сушиться.
— Почему бы и нет?
Она пожимает плечами. — Им никогда не нравится то, что я делаю для работы, и вообще, я люблю свое пространство. Как только у меня появилась своя квартира, я сказала себе, что больше никогда не буду жить с кем-то еще.
Я не подумала о том, что у нее может быть настоящий бойфренд. Ему повезло, что его не существует.
— Какие у тебя были самые долгие отношения?
— Год, — говорит она. — А у тебя?
— Три года.
— Ого.
