Горечь и сладость любви - Наталия Николаевна Антонова
Евдокимова в это время уже была в бухгалтерии. Раскрасневшаяся от быстрой ходьбы и от так и не покинувшего её волнения, Вера отшучивалась от обступивших её сотрудников. Со всех сторон звучало:
– Верочка, как съездила?
– Вера Матвеевна, каким было море? Вы купались? На экскурсию ездили?
– Отель сколько звёзд?
Исподволь прозвучало и то, что больше всего интересовало коллег:
– Шеф сделал вам предложение?
Вера поджала губы.
– Вы уж, голубушка, извините нас за любопытство, – пробасила самая старшая из «девочек» пятидесятивосьмилетняя Марина Аркадьевна, – мы за вас все так переживаем.
– Ну и напрасно, – постаралась отозваться как можно беззаботнее Вера. Она вовсе не собиралась допускать в святая святых любопытных сослуживиц, хотя и допускала, что они искренне переживают за неё и своего обожаемого шефа.
– Андрей Иванович что-то не выглядит весёлым, – робко заметила двадцатипятилетняя Алёна Игнатова, тайно влюблённая в Данилова.
– Что да, то да, – подхватила ещё одна сотрудница, сорокалетняя Ирина Матвеевна Елизарова.
– А что, он уже заходил сюда? – небрежно спросила Вера.
– А как же! – всплеснула холеными полными руками Марина Аркадьевна.
– Спрашивал о вас, – многозначительно заметила Ирина Матвеевна.
– Я задержалась в парке, – ответила Вера.
– В парке? – удивлённо в один голос выдохнули все три «девочки».
– Да, я на работу хожу через парк. Вот и…
– Да, погода сегодня и впрямь прекрасная, – не дала ей договорить Марина Аркадьевна.
– Дело не в погоде, – поморщилась Вера, страшно не любившая, чтобы её перебивали. Исключения не делалось и старшим по возрасту.
– А в чём? – пискнула Алёна, чем сразу же сняла возникшее было напряжение.
– Там художники кучкуются, – неожиданно для всех «девочек» словоохотливо пояснила Вера. – И вы не поверите, оказывается, даже в таких местах можно присмотреть вполне приличную картину.
– И вы присмотрели? – живо заинтересовалась не лишённая чувства прекрасного Ирина Матвеевна.
– Да, – кивнула Вера. Она знала, что Елизарова не пропускает ни одной художественной выставки, и у неё появилось острое желание узнать мнение Ирины Матвеевны о подаренном ей Эдуардом полотне. Она не стала сдерживать своей потребности и освободила картину от бумаги.
– Какая прелесть! – восторженно воскликнула Алёна.
– Очень даже неплохо, – согласилась надевшая очки и приглядывавшаяся к картине Уфимцева.
– А что скажете вы, Ирина Матвеевна, – Вера повернула голову в сторону Елизаровой.
– Верочка, – проговорила та взвешенно, – меня всё-таки нельзя считать специалистом по живописи, я всего лишь любитель, но мне картина нравится. И лично я считаю, что художник, несомненно, талантливый человек. Может быть, ему не хватает в некоторой степени трудолюбия.
– Как это так? – удивились все присутствующие женщины.
Елизарова слегка замялась, а потом ответила:
– Понимаете, – она пощёлкала пальцами, точно подбирая слова, потом сказала: – Поэты говорят «ни дня без строчки», писатели что-то такое о чугунной попе.
Игнатова не выдержала и прыснула со смеху.
– Да, да, Алёна, – пригрозила ей пальцем Ирина Матвеевна, – в обоих случаях речь идёт о трудолюбии. Я не знаю, какими словами сказать об упорном каждодневном труде художника. Но… – она снова пощёлкала пальцами, – мне кажется, что этот художник работает по вдохновению. А не каждый день.
– Как же можно без вдохновения?! – даже глаза от возмущения зажмурила Алёна.
– Не только можно, но и нужно, – сурово нахмурив брови, поддержала Елизарову Уфимцева. – Если каждый начнёт дожидаться вдохновения, на полях осыплется урожай, пекарь будет печь хлеб два раза в год, и мы все умрём от голода, а портные и сапожники в ожидании вдохновения оставят нас нагими и босыми. Встанут заводы и фабрики. Встанет транспорт, и артисты закроют перед носом зрителей двери театров.
– Ну, вы даёте, Марина Аркадьевна, – хмыкнула Алёна, – сравнили художника со всеми остальными. Вы бы ещё нас, рабочих лошадок, упомянули.
– И зря, что не упомянула, – сказала Елизарова, – наша работа нужна не менее, чем работа художника. И каждый на своём рабочем месте должен в идеале и творить, и пахать.
– Так это в идеале, – протянула Игнатова.
– В общем, я так поняла, – прервала прения Вера, – что художнику, подарившему мне картину, не хватает ежедневного труда?
– Точно, – согласилась Елизарова, – он порхает по жизни, как мотылёк с цветка на цветок.
– По нему вроде этого не скажешь, – пробормотала Вера.
– Погодите, погодите! – быстро проговорила Марина Аркадьевна. – Я, наверное, ослышалась?
Все вопросительно посмотрели на Уфимцеву.
И она пояснила:
– Верочка, вы сказали, что картину вам подарили?
– Да, а что тут особенного? – спросила Вера.
– В общем-то, ничего. Но лично мне никогда картин своих художники не дарили.
Алёна не удержалась и снова прыснула.
– Нечего хихикать с намёками на мой возраст, – осадила её Марина Аркадьевна.
– Да я ничего такого и в голове даже не держала, – смутилась Игнатова.
– Держала, держала, – погрозила ей пальцем Уфимцева. – Но вот ты у нас юная пригожая девица-красавица, тебе дарили художники картины?
– Ну, если только Сенька Волосов, – пробормотала себе под нос Алёна.
– Какой ещё Сенька?
– Я же говорю! Волосов!
– И чем он знаменит?
– Ничем. Просто мы с ним сидели за одной партой, и в третьем классе учительница велела мальчикам сделать подарки для девочек своими руками. Вот Сенька и нарисовал для меня картину.
– И что же на ней было изображено? – заинтересовалась Елизарова.
– Я думала, что это разноцветные бабочки – жёлтые, красные, зелёные.
– А что же оказалось на самом деле?
– Яичница, – выдавила из себя Алёна.
– Яичница?!
– Да, с помидорами и украшенная листьями петрушки. Сенька сказал, что такую яичницу всегда делает его мама.
Все девочки, не исключая и саму Алёну, рассмеялись.
– Но в том, что Вере Матвеевне художники дарят картины, а нам нет, ничего особенного я не вижу. Просто она у нас особенная! В неё даже шеф влюбился! А Андрей Данилович абы в кого влюбляться не станет.
Все спорщицы прикусили язык, чтобы не ранить сердце влюблённой в Данилова девушки.
Только Уфимцева несколько минут спустя, проходя мимо Вериного стола, тихо шепнула ей:
– Я бы на вашем месте, Верочка, держала ухо востро и не очень-то доверяла всяким там творческим личностям. А то охмурят, соорудят из вашей жизни чёрный квадрат Малевича, а вам потом расхлёбывать.
– Спасибо, я учту, – так же тихо ответила Вера.
Она постаралась сосредоточиться на работе, но образ художника продолжал стоять перед её внутренним взором, затмевая всё остальное.
Раза два ей даже показалось, что за окном
