8 марта, зараза! (СИ) - Белая Яся

— Ничего. Живём-дрыгаемся.

— Что-то я смотрю, ты не торопишься ко мне с отчётом по делу Альберта Нибиуллина. Или вестей нет?

— Босс… Тут такое дело. Твой знакомый, этот пижон Асхадов, всё похерил. Сказал, сам тебе заплатит.

— Семён, я не понял, — недовольно произносит Ржавый и барабанит длинными пальцами по столешнице, — почему я узнаю это только сейчас? Где твоё рвение? Почему не поспешил с докладом?

— А потому, — хмыкает трубка в его руке, — что ты, Ржавый, лох и больше мне не босс. Вы с этим Асхадовом свои игры ведёте — нам отвечай. Только вы разойдетесь, как друзья, а мы огребём. Не дело это, Ржавый. Парни недовольны. Ни денег не поимели, ни девку. За это мы твоего хлюпика взяли, Лёшку. Цыкнули на него — он там всю базу твоих должников и слил, — довольный гогот. — Так что бывай, Ржавый. Не хворай и ушами не хлопай.

Семён отключается.

— Решили самодеятельностью заняться, ублюдки. Имя моё вымарать! Ну что ж, я их погорелый театр по кирпичику разнесу, — Ржавый поднимается, а меня буквально вжимает в стул тяжёлой энергетикой абсолютной злости.

Асхадов поднимается следом:

— Я с тобой.

— Нет, — говорит Ржавый, — у тебя свадьба. Невеста-красавица. Что она будет делать?

— Ждать, — бросает в мою сторону. — Алла, иди в машину, — он так запросто перешёл на «ты», хотя, наверное, выкать в нашей ситуации и дальше было бы глупо, — поезжай домой и ложись спать.

— А ты? — включаюсь в его стиль и то же перехожу на «ты».

Несколько мгновений мы смотрим друг на друга. И мне кажется, что-то происходит. Он оттаивает. Потому что произносит куда мягче, чем обычно:

— Я скоро вернусь.

Киваю, подчиняюсь, иду к двери, потому что не могу ему не верить…

2(8)

Иду к машине, а в голове пульсирует паника. Мне страшно за Гектора? Да, так и есть. Не буду врать. Куда они вдвоём в бандитское логово? Совсем обезумили?

Уже выйдя из ресторана, приоткрыв дверь машины, замираю. Может, вернуться? Остановить их? Попытаться вразумить?

Ага, Алла, отключай наивняк. Два мужика на адреналине тебя вряд ли слушать станут. Ещё и сама огребёшь.

Вздыхаю и благоразумно сажусь в авто. Водитель ловит мой взгляд в зеркале заднего вида.

– Вы в порядке, Алла Альбертовна? — Киваю. — Хорошо, а то Гектор Леонидович с меня шкуру спустит, если узнает, что вам было плохо, а я не позаботился.

— Всё нормально, — напряжённо улыбаюсь я, — едем домой.

И только сейчас — запоздало — понимаю, что подразумеваю под «домом» коттедж Асхадова. И он сам — тоже. Когда отправлял меня ждать.

Начинаю привязываться, привыкать. Так быстро. Так неотвратимо. До потери себя. Мне почти страшно, но я точно знаю, что хочу… хочу этого… хочу рухнуть в холодную мятную бездну по имени Гектор Асхадов и потеряться в ней.

— Алла Альбертовна, — начинает водитель (он знает моё имя, а я его — нет), — шеф велел рассказать вам, чтобы вы не надумывали себе. Руслан Евгеньевич — он не бандит. Да, бизнес у него — полулегальный: казино, букмекерские конторы, парочка стриптиз-клубов, но всё без криминала. А если люди хотят тешить свои пороки — почему бы им не предоставить место, где они могли бы это делать? Ну да, ещё деньги в рост даёт — это тоже, вроде, не запрещено. И вообще, Гектор Леонидович — его личный аудитор. Столько «крыс» ему переловил. Без него Руслана Евгеньевича уже бы давно по миру пустили. Он же увлекающийся.

После этого рассказа меня немного отпускает. Впрочем, уже после беседы с Ржавым, его искренних смущения и гнева, я стала относиться к нему с уважением. И теперь не стану возражать против такого шафера.

— Хорошо, что он не бандит, — комментирую я.

— Вы, наверное, плохо моего шефа знаете. Он с криминалом дела из принципа не имеет. И друга такого бы не потерпел. Да и сам Руслан Евгеньевич предпочитает более цивилизованные методы решения.

— Ага, — невольно ляпаю я, — то-то оба и полезли «цивилизованно» решать.

— Это мужское, Алла Альбертовна, — строго, по-отечески говорит водитель. — Тут затронули их близких, их честь. Нужно учить, ставить на место.

— Это же неразумно. Их же только двое.

— Поверьте, эти двое — сотни стоят. Они знают, что делают.

Мне хочется в это верить, потому что сердце упрямо сжимается от тревоги.

А водитель, видимо, разохотившись, продолжает:

— Вообще-то Руслану Евгеньевичу полезно встряхнуться. Розовую муть в голове подрастясти.

— Розовую муть? — не понимая, переспрашиваю я.

— Ага, — хмыкает водила, — он чересчур увлёкся балеринкой одной. Всё в краевой центр мотается. Ни одной её постановки не пропускает. А дела забросил. Опять нашему шефу придётся Руслану Евгеньевичу мозги на место ставить. Хорошо, что Гектор Леонидович этой чепухой не страдает.

— Чепухой? — моё сердце мгновенно проникается сочувствием к человеку, который, судя по всему, безнадёжно влюблён. В этом мы похожи. И Ржавый, неожиданно, становится ещё ближе. — Вы считаете чувства чепухой?

— Не хочу вас обижать, Алла Альбертовна, но да. И рад, что работаю на человека, который считает так же.

Так же? А как же ломаные льдины в его глазах и тихое «знаю»? Это чувства? Или я себе всё придумываю? Придумываю его? Сочиняю героя?

Вздыхаю и отворачиваюсь к окну, за которым проносятся вечерние городские пейзажи. Пытаюсь вернуться мыслями к своим проблемам. Нужно завтра навестить и мать и отца. Узнать, как они. Не надо ли чего.

Асхадов утром сказал, что заплатил за обоих. А ещё раньше говорил, что не помогает чужим, потому что не благотворительный фонд. Значит, я каким-то образом умудрилась попасть в круг своих? Я, по-прежнему, не понимаю, зачем нужна ему? И нужна ли вообще? Если чувства он считает чушью и розовой шелухой, то предполагать их как главный мотив — глупо?

Что же тогда? Жаль, я не могу переговорить сейчас с мамочкой. Рассказать ей всё. Спросить совета.

Что если я для Асхадова — игра? Изощрённая месть моей семье за то, что отец делал в отношении его семьи? Хотя… тогда он должен был дорожить этой самой семьёй, Ибрагимом, которого нагревал мой отец? А папа сказал, что он уложил всю свою семью по пути к креслу директора холдинга. Отец у меня, конечно, вышел из числа доверенных, но всё же его слова посеяли в душу семена сомнения…

Когда мы добираемся к дому, темнеет окончательно.

Иду в свою комнату, снимаю одежду, принимаю ванну, всё ещё размышляя о случившемся. Успеваю даже поплакать под струями воды. Мне сложно, так сложно. И страшно…

Переодеваюсь в лёгкий, светло-зелёный пеньюар, который красиво оттеняет мои тёмно-золото-медные волосы и белую кожу с россыпью родинок от шеи к плечу. Маленьких. Аккуратных. Как звёзды.

Прикрываю глаза, касаюсь себя рукой и представляю, что по коже скользят его губы — ниже, требовательнее, горячее…

Ах…

Спать не получалось. Слишком будоражащие картинки крутились в голове.

Я хочу его.

Даже врать себе не буду.

Так сильно хочу.

А ему — не нужна.

Проворочавшись некоторое время, я всё-таки встаю и иду в гостиную. Забираюсь на диван с ногами. Смотрю, как сквозь занавеси, дробясь, на пол льётся лунное серебро.

Что теперь будет со мной? Что принесёт мне замужество? Ведь известно же — насильно мил не будешь. А меня отец буквально навязал Асхадову. Меня и ворох проблем.

Почти в прострации слышу, как открывается входная дверь. Вскакиваю, бегу навстречу.

Он ведь сказал ждать. Я ждала.

Подбегаю и… сразу напарываюсь на тёмный, какой-то нечеловеческий взгляд. Замечаю, что безупречный костюм запылён и порван, на рубашке кровь, руки сбиты…

— Алла, почему ты не послушала меня? — голос звучит низко, хрипло, будоражаще. В нём нет льда, зато есть угроза. — Я ведь сказал тебе: ложись спать. — Продолжает он, надвигаясь, всё ближе, опаснее, неотвратимее. — Напрасно ты осталась.

Хватает меня, впечатывает в стену и впивается в мои губы диким голодным поцелуем.