Елена Сазанович - Улица вечерних услад
– Кажется, – я равнодушно дожал плечами.
Вера на секунду задумалась. Насколько она умела это делать.
– Странно, – протянула она.
Я выжидающе на нее посмотрел.
– Странно. Человек копается в молекулах. Составляет какие-то формулы. Даже пишет книжки. И получаем премии. А любит какую-то безмозглую циркачку. Странно, Лоб, не правда ли?
Я хотел было ответить, что у моей матери было мозгов не меньше, чем у тебя. Но к своему удивлению промолчал. Наверно, я не успел заметить, как Вера стала моим другом.
– Почему ты молчишь, Лоб? Или тебе больно говорить об этом?
– Успокойся, Вера, – я раздраженно махнул рукой. – О какой боли ты говоришь? Если я даже не помню своей матери. Мне абсолютно все равно.
– И все равно я хочу разобраться, Костя. Он же умный, твой отец.
– Я уже в этом стал сомневаться. Глядя на тебя, Вера.
– Ты ошибаешься, Лоб, – усмехнулась Вера. – Кстати, я бывшая гимнастка. Любопытное совпадение. Не правда ли?
Я удивленно промолчал. Совпадение ли? Или ненормальная тяга к беспутным вертлявым девкам. О которых не раз упоминала моя бабушка, не стесняясь сочных выражений. И таким, которой была моя мать. И на сегодня есть Вера. И между ними – теперь в этом я уже ни сколечки не сомневаюсь – точно такие же экземпляры.
– Лобов может чокнуться от своих молекул, Лоб. Усекаешь? – сделала вывод наконец Вера. – И только мне под силу его спасти от этого.
Как наверно когда-то спасала моя мать. Ты, видимо, и на сей раз оказалась права, Вера. Но меня такая перспектива далеко не прельщает.
Тетя Шура свалилась, как снег на голову. В это время мы с Верой заканчивали первый тайм нашего футбольного матча. Со счетом 2: 0 в пользу Веры. Я пытался в считанные секунды доказать, что не осел. И со всей силы ударил мячом. И он попал прямо в руки тете Шуре. Которая внезапно появилась на пороге.
Я вытянул руки по швам.
– Здрасьте, теть Шура! – как можно бодрее выкрикнул я, как на школьном сборе.
Но тетя Шура не обратила внимания на мой задорный тон. Она застыла в недоумении, с мячом в руках. И таращилась на нашу берлогу.
Я смущенно огляделся. Что и говорить! Монгола-татарское нашествие и то не способно на такое. Тетя Шура, высоко поднимая ноги, чтобы не споткнуться о разбросанные вещи и книги. Пробралась с трудом на середину комнаты. И столкнулась нос к носу с Верой. Она смотрела на нее сверху вниз. И казалось, вот-вот схватит за шиворот и вышвырнет за дверь.
– Здрасьте, – глупо хихикнула Вера. И почему-то засунула мизинец в рот. Видимо, для полного раскрытия идеи картины.
Я попытался разрядить обстановку.
– Вы прекрасно выглядите, тетя Шура. Как вы отдохнули? – слащавым тоном прогнусавил я. И мне осталось только поправить на шее «бабочку».
И в этот критический момент выскочила, как назло, мышь. Которую мы с Верой долго дрессировали. И прыгнула прямо тете Шуре на замшевую туфельку. И преданно заглянула в ее глаза.
Тетя Шура вскрикнула. И схватилась за голову.
– Сейчас же! Уберите! Сейчас же! Эту гадость!
Вера мгновенно схватила мышь. И погладила по белой шерстке.
– Что это? – ужаснулась она, просверливая меня таким свирепым взглядом. Что я пожалел, что в нашей квартире мы не сообразили соорудить люк.
– Это… Это мышь, тетя Шура, – ласково промурлыкал я и почему-то облизнулся. – Разве у вас не живут мыши?
Тетя Шура растерялась, не зная, как ответить на мой провокационный вопрос. Уж что-что, а мыши, видимо, у нее водились.
Вере искренне захотелось сделать тете Шуре приятное. И она с готовностью добавила:
– Ее тоже Шурочка зовут.
Я схватился за голову.
– К-к-ак, – от возмущения тетя Шура стала заикаться. – И кто же ее так назвал, если не секрет?
Только Вера собралась раскрыть рот. Я мигом очутился возле нее. И заткнул рот ладонью.
– Она шутит, тетя Шура. Она у нас такая шутница. И шутки все в основном – плоские. Я лично никогда не смеюсь ее шуткам. Я предпочитаю английский юмор…
Не мог же я допустить, чтобы Вера ляпнула, что прозвал мышку Шурой ни кто иной, как мой отец. Тетя Шура никогда бы не поверила, что он сделал это исключительно от уважения к ней. И еще потому, что он по ней почему-то скучал. И это была чистая правда. Отец привыкал к людям так же, как к городам и вещам. А тетя Шура была как-никак другом детства. И бабушка уже чуть было не организовала помолвку. Но отец вовремя успел улизнуть. Единственная реакция, которую он сумел выработать за жизнь, – это удирать от неинтересных ему женщин. И эту черту я в нем даже ценил.
– Держу пари! – хлопнула себя по колену Вера, как только за тетей Шурой закрылась дверь. – Держу пари, что она втюрилась в твоего папашу!
– И как ты угадала? – восхитился я. – Она даже ни разу не заикнулась про него.
– Ко всем моим многочисленным способностям, Лоб, прибавь еще одно! Я умею читать по глазам! – и она с гордостью встряхнула каштановой челкой.
– Ну, хоть по глазам умеешь, – не выдержав, съязвил я.
– Научи меня, Вера.
– Эта наука доступная только женщинам. Зазубри это на своем длинном носу, Лоб!
Вечером я застукал Веру возле дверей кухни. Когда она нахально подслушивала телефонный разговор отца. Я пристроился рядом с ней. И приложил ухо к двери. Не трудно было догадаться, что отец мужественно отражал нападение тети Шуры.
– Ну что ты! Она прелестная девочка! Ты не права! Ты выслушай внимательно. Она начитанна, образованна, – убеждал отец тетю Шуру.
Вера при его словах не бей гордости удостоила меня уничтожающим взглядом. Про меня отец в таком духе ни разу не упомянул.
– Да успокойся ты, ради Бога, – уже с раздражением повысил голос отец. – На это, в конце-концов, ты не имеешь права! – и он со злостью швырнул на рычаг трубку.
Мы с Верой отскочили от двери.
– Держу пари, что твоя тетя Шура – старая дева!
Я довольно потер руки.
– А вот на сей раз твои прелестные глазки допустили ошибку, Верочка. У нее прекрасный муж. И сын, кстати, мой лучший друг. Завтра я вас познакомлю.
– Все равно она старая дева, – не сдавалась Вера. – И всю жизнь ею останется. Потому что не вышла замуж за любимого человека.
Я махнул рукой. С женщинами спорить бесполезно. Тем более, когда они всегда правы.
На следующее утро меня разбудил пронзительный визг звонка. Я, продирая ил ходу глаза. И от всей души желая гостю всю жизнь мучаться бессонницей. Еле волоча ноги плелся открывать дверь.
На пороге стоял Лешка Китов. И в его руках лежал маленький колючий комок.
– Привет, старик! – заорал он. И схватил мою руку. И со всей силы ее затряс.
– Ты слишком поздно зашел, Кит, – вздохнул я. Подозрительно поглядывая на колючий комок. – Если бы ты заглянул чуть пораньше, я бы с удовольствием съездил тебе по шее.