Елена Сазанович - Улица вечерних услад
– Египет, Вера, это в Египте, – я многозначительно постучал ложкой по столу. Так и не применив ее по назначению.
– Ну я же не крокодила вам предлагаю, – и Вера обиженно поджала свои маленькие губки.
Отец вмиг очутился возле нее. И со всей силы прижал ее к себе. Вера обвила руками его шею. И зажмурила глаза. А я понял, что мне здесь больше делать нечего. И пообедать так и не придется. И я чуть-чуть позавидовал отцу, что он умудрился съесть двух крокодилов сразу.
Мой отец, по-моему, понятия не имел что такое солнце. Он уходил рано утром. Когда оно только вставало. И возвращался поздно вечером. Когда оно уже отслужило свою службу. Целыми днями он пропадал в своей лаборатории. Изучая строение молекул. И их перемещение в пространстве. И появление Веры ни коим образом не отразилось на его работоспособности. Напротив, только усилило ее. Но каждый вечер он, как мальчишка прибегал домой. Запыхавшись, со слипшимися потными волосами. И в его светлых глазах играл лихорадочный блеск. Он хватал Веру на руки. Обнимал со всей силы. И осыпал поцелуями ее маленькое остренькое личико.
– Вера, Верка! – на одном вздохе повторял он тысячу раз. – Как я соскучился по тебе, Вера.
Она тащила его в ванную. И, хохоча, обливала холодной водой. Про мое существование отец забыл вообще. И я бы не удивился. Если бы случайно встретив меня в прихожей, он спросил, рассеянно шаря глазами по моему лицу:
– Мальчик, а что ты тут делаешь?
И я бы непременно ответил, что собираю металлолом. Солнце этого лета мы встречали вдвоем с Верой. И провожали вдвоем тоже.
– Вере необходима опора и поддержка. Ты же знаешь, я не могу уделять ей слишком много времени. А у тебя – каникулы, – не без зависти заметил отец. – Постарайся развлечь ее. И не обижай, пожалуйста. Вера – слабая женщина.
Я утвердительно кивнул. Вспомнив невзначай, как ловко она умеет заламывать руки.
– Она не плохой парень, отец. Я не дам ей скучать, – пообещал я отцу. Наконец-то сообразив. Что мое последнее безмятежное лето детства летит коту под хвост.
Целыми днями мы с Верой проводили на пляже городской реки. Не раз я встречал там своих школьных товарищей. Которые с завистью пялились на Веру. И иногда шептали мне на ухо, где это я умудрился подцепить такую милую обезьянку. При этом я многозначительно закатывал глаза.
Правда, как-то я попытался разнообразить наше времяпрепровождение. Пригласив Веру в музей. Вера округлила свои каштановые пуговки. И неожиданно согласилась. Целое утро она выбирала себе наряд, разбросав по всей квартире многочисленное количество тряпок. По-видимому она решила, что в музее живут художники. И непременно пишут портреты очаровательных обезьянок.
– Тебе нравится, Лобик? – ласково спрашивала она меня. Кружась возле зеркала в очередном наряде.
Я пожимал плечами. И до меня уже начинало доходить, почему в моем кармане образовались дыры.
– Вера, – я взял ее за руку, – ты прелестна, Вера, – как можно правдоподобнее промяукал я. – Но почему бы тебе не поделиться со мной своими доходами?
– Ты о чем, Лоб? – и она удивленно вытаращила свои пуговины на меня.
– Ну, Вера. Я же тоже какой-никакой родственник старшему Лобову. Ведь ты не станешь отрицать наши родственные связи?
Вера покачала головой. Этого они не отрицала.
– Ну и умница! Не одной же тебе транжирить его монеты. К тому же я честно заслужил. Что ты думаешь, я бы даром таскал тебя по музеям? Или добровольно жертвовал своей молодой кожей на пляже?
– Ну ты и наглец! – рассмеялась Вера. И вытащила из своего кошелька рубль. И приклеила слюной к моему лбу. Тут пришла очередь расхохотаться мне.
– Школьникам не положено больше! – строго ответила Вера, еле сдерживая улыбку. – А сигаретами я тебя угощу, – и она мне заговорщицки подмигнула.
– Не курю, – вздохнул я. – Мой молодой организм нуждается в доброкачественной пище. Для дальнейшего роста.
– Ну и зря, – заключила Вера.
В музее мы с ней пробыли ровно пять минут. Вера сказала, что ей там жарко. Хотя это была наглая ложь. По-моему ее обидело, что все почему-то таращились на картины. И никто по достоинству не оценил ее легкого платья цвета малахита. Которое посоветовал одеть я. И она никак не могла понять почему.
А деньжата из нашего дома убывали со скоростью света. И я понял, что скоро мы с отцом пойдем по миру. И эта перспектива меня явно не устраивала.
– У тебя сегодня новый браслет, Вера, – заметил я, разваливаясь с ней рядом на горячем песке. – Странно. Ученый человек. Лауреат, не без гордости замечу, многих международных премий. От его открытий торчит весь запад. И все оказывается ради чего?
– Ради чего? – полюбопытствовала Вера, с любовью гладя свой новый золотой браслетик. Который, кстати, очень шел ее золотому загару.
– Ради браслета для одной маленькой обезьянки. Как оказывается, комичен мир? – с пафосом заключил я. И уткнулся носом в песок.
– Лоб, какой ты тупой! – и она кулаком стукнула меня по спине так, что я подскочил. – Премии для того и даются. Чтобы их тратить вот на такие браслеты. Когда-нибудь и ты, Лоб, уж мне-то поверь. Ухнешь свои деньжата не на благотворительные цели. Но тебе этого не понять. Ты еще слишком мал.
– Я этого никогда не пойму, Вера, – и я повернулся к ней боком.
– А я никак не пойму другого, – и Вера искренне вздохнула.
– Чего? – буркнул я, заметив про себя. Что она вообще мало что понимает.
– Как можно давать такие бешеные деньги за какие-то молекулы. Которых даже не видно. А природа, которую видно. Слышно. В это время погибает.
– Погибает, Вера.
– Лоб, – она прикоснулась к моему плечу. – Вот ты умный, Лоб. Да?
Я не без гордости утвердительно кивнул.
– И что? Мне Лобов что-то говорил, но я плохо усвоила. И что? Правда, что эти молекулы водятся в человеке?
Я закусил нижнюю губу.
– Водятся, Вера. Водятся.
– Как это?
– Очень просто, Вера. В кошке водится блохи. Ты разве не знала? А в человеке – молекулы. Это так просто, Вера.
Вера брезгливо сморщила носик. И с опаской прикоснулась к своему загорелому телу.
– Извини, но мне иногда кажется, что твой папаша не слишком умен, – поделилась она со мной своими драгоценными мыслями. – Он не знает названия ни одного цветка. Ни разу не видел, как всходит солнце. И представляешь, даже не слышал, как в одной ракушке умещается целое море? И при этом своем невежестве он занимается какими-то блохами. Или, как их? Молекулами? Да? Которых даже не видно. А зачем заниматься тем, что не видно? Что даже никак не попробовать на вкус? Так, Костя? Мне не нравится то, чем занимается Лобов, – вздохнула она. – Но приходится с этим мириться.
