Татьяна Дубровина - Высший пилотаж
Но не до простого яблочка, когда ломятся столы от невиданных яств. Пышный свадебный каравай изукрашен вылепленными из теста розами и магнолиями. Они, словно живые, сплетаются светлым венком на его темно-золотистой медовой поверхности. Разве это хлеб? Разве можно отважиться разрезать такую красоту и отправить в рот? Его целую ночь выпекали приглашенные мастерицы, тихо напевая обрядовую песнь:
Валю, валю каравайС руки правой на левую,В богатую сторону взойди, наш каравай,Выше печи каменной,Выше столба точеного,Выше колечка золоченого…
А традиционный курник — давно позабытый современниками король пирогов? В его многослойной начинке и куриное мясо, и петушиные гребешки, и грибки белые, и каша гречневая, и яйца рубленые. Аппетитная золотистая корочка так и просится на язычок, а духовитый парок, поднимаясь над царь-пирогом, щекочет ноздри, дразнит, раззадоривает…
А перед женихом с невестою на почетном месте — крендель свадебный. По краям — кружева резные, поверху — фигурки лепные. Плывут два лебедя, два голубка воркуют, два бутона вместе сплетаются… В одной печи тесто пеклось, а все оттенки разные: и белые, как лен, и желтые, как янтарь, и коричневатые, как яшма самородная…
А там и гусь с антоновкой в белом вине запеченный, и поросята фаршированные, и кулебяки с рыбою, с грибочками, и расстегаи самые разные — чего душа пожелает. Осетры заливные огромные, краснорыбица со «слезкой», икра черная да красная в больших чашах серебряных, пампушки, ватрушки, пирожки… А уж солений да маринадов! И огурчики хрустящие, и грузди черные да белые, и капустка белоснежная… Слюнки текут, да глаза разбегаются. Исстари у нас гулять широко умели да покушать всласть любили. Особенно под водочку — чистую слезу, под питье медовое, забористое. Ну, а для тех, кто от благ цивилизации оторваться не в силах, — виски, коньяки, джины и шампанское.
Маша сидела во главе стола рядом с Ионой и пыталась осмыслить только что сказанные им слова. Оказывается, он хозяин всего этого великолепия. И огромный особняк, скрытый в Подмосковье от чужих глаз высоким забором, и аэроклуб со всеми этими самолетами, вертолетами — все это его… Маше такое богатство казалось просто невозможным. Так короли жили или принцы… Выходит, теперь и она принцесса? Иона сказал, что она тоже полноправная хозяйка…
В голове не укладывается… И почему он молчал до сих пор? Боялся, что Маша не человека выберет, а жизнь безбедную? Неужели он так плохо о ней думал? Хотя, наверное, встречались ему такие женщины, вот и опасался Иона неискренности, не хотел афишировать прежде времени свое истинное положение. Вон и у мамы вид слегка ошалелый. Она им квартиру свою предлагала, на дачу перебраться собиралась… а тут дом как замок. Наверное, стыдится теперь своего жалкого приданого… Но Иона принял его по обряду, словно безмерно щедрый дар… для бедной мамочки и вправду дорогой и щедрый… Она так гордилась этими тюками и коробками, вся сияла от счастья, передавая их будущей свекрови…
А свекровь через стол перегнулась, шепнула удивленно:
— А ты, Машенька, разве не знала раньше?
И подозрительный взгляд ее потеплел и смягчился. Сашенька с Ларисой и Вера Петровна совсем потерялись среди этого великолепия. Наверное, ругают Машу, что она скрывала. Они ехали в деревню на свадьбу, ожидали простого и привычного… А им официанты в расписных кафтанах прислуживают… Лариса прижимает к груди букет, который Маша бросила ей, выйдя из церкви. Теперь ее очередь свадьбу играть — примета такая. Хоть бы и Лариске наконец повезло! Маша и Сашеньке тоже желает счастья, но букет ведь один, на всех не поделишь. Пожалуй, уверенно себя чувствуют только мастерицы деревенские и друзья Ионы. На их конце стола настоящее веселье идет. А Костя, кажется, на Лариску поглядывает…
Пьют, едят гости, тосты говорят, счастья желают. Только молодым не положено. Они любовью своей сыты должны быть да теми поцелуями долгими, которых приятели и родственники требуют.
— Что-то вино горчит… — морщится то одна, то другая бабка.
— Горько! — тут же подхватывают все.
И Иона поднимает Машу и целует прилюдно, жарко, горячо… Кровь зажигается, голова кружится, ноги подкашиваются… И стыдно ей, и радостно. Она закрывает лицо фатой, прячет блестящие глаза, низко голову наклоняет, чтобы не видели, как щеки пылают, как дрожат губы, не насытившиеся заказным поцелуем. Музыка звучит, громкая, веселая. Ноги сами в пляс просятся. Костя Ларису пригласил, Серега Сашеньку. Повеселели девчонки. Сашка уже глазки Сереге строит, а Лариса зарделась, на плече у Кости лицо спрятала.
Деревенские гости такого гопака-трепака откалывают, что земля дрожит. И откуда прыти столько? Ведь божьи одуванчики, дунь — рассыпятся, а молодых за пояс заткнут.
— Этот танец мой, — шепнул Иона. — Ты еще никому не обещала?
Маша встала и вошла в круг, опираясь на его руку. Все расступились, пропуская их в центр, и зазвучала новая мелодия, нежная и волнующая.
Вальс это был или полонез? Трудно дать название тому танцу, который как вихрь подхватил и закружил Машу. Облаком летела за ней длинная пышная фата, уверенно прижимала ее к себе сильная рука Ионы.
«А ведь мы никогда раньше не танцевали, — подумала Маша. — Это в первый раз… Сегодня все будет впервые…» Ей вдруг стало страшно, что скоро кончится пир и они останутся наедине.
День угасал, догорал багровеющим закатом, мягкие сумерки опускались на землю. В саду зажглись маленькие разноцветные лампочки, развешанные по веткам яблонь. И тут бразды правления вновь взяла в свои руки Митрофановна. На ее плечах красовалась новая кашемировая шаль, поднесенная Ионой за удачное сватовство, и старушка то и дело поправляла на груди длинные мягкие кисти.
— День на убыль, заря догорела, пора молодым приниматься за дело, — громко заявила она. — Прощайся с девичьей вольностью, касатушка.
Полукруг певуний в сарафанах встал позади Маши и Ионы и затянул величальную:
Селезень по реченьке сплавливает,Ванюшка Машеньку выспрашивает:«Скажи, скажи, Машенька, кто мил тебе?»«Мила-то мне милешенька матушка родна».«Машенька, мила, мила, неправда твоя.Неправду сказываешь, все ложь говоришь,Свое сердце тешишь, а мое гневишь».
Сложный печальный мотив повторялся, его, словно эхо, подхватывали все окружающие. И тоска ледяной рукой вдруг сжала Машино сердце. Как приживется она в этом дворце? Как сумеет стать хозяйкой? Ой, разочаруется Иона, что выбрал такую простушку, застыдится перед друзьями, когда сменит Маша праздничный наряд на скромные платьица…
