Наталия Терентьева - Там, где трава зеленее
И в задумчивости стала листать записную книжку. Я знала, какой телефон ищу, я решила позвонить ему на работу. А рабочий телефон я даже, кажется, могла бы вспомнить. Но я надеялась, может быть, я не дойду до него, может быть, я вдруг увижу какой-то другой номер и пойму — ну, конечно, вот где я могла бы работать… Вот кому позвонить не стыдно… Вот кому можно рассказать, что мое устройство на работу — сплошной обман. Я хочу получить сейчас зарплату-две и потом иметь место, куда можно точно выйти после года-полутора сидения с малышом… Ну и деньги какие-то крохотные еще получить — декретные…
Будто нарочно, пока я сидела с трубкой, перебирая номера телефонов, позвонила Ольга.
— Ты совсем мне не звонишь, — сказала она с упреком. — Как дела с книжкой?
— Взяли. Заплатят долларов семьсот.
— Не густо. А… рисунки?
— Рисунки, наверно, другие будут, Ольга. Ты сама увидишь.
— Хорошо. Куда вас пригласить? Погода хорошая, хочешь, поедем в воскресенье в лес или в Серебряный Бор?
— Ох. — Я вздохнула. — В Серебряный Бор… Надо будет проезжать мимо нашего дома. Я иногда утром проснусь — представлю, как там у нас сейчас. У меня утром вся квартира залита солнцем и в окне видно огромное небо. И когда я думаю, что они спят на нашем диване, едят из наших тарелок…
— Ты что, не забрала вещи?
— Ну не все же. Куда это все девать? Часть забрала, часть там осталась. Если что-то еще осталось, конечно…
— Ленуся, а не хочешь походить на массаж? Или сделать прическу в салоне? Выбирай любой — или ближе к тебе, или в центре. Я сама тебя отвезу. Девочки все сделают как суперзвезде.
— Походить на массаж… А вот можно сделать какую-нибудь маску, чтобы я прекрасно выглядела на один…
— Вечер? — не дала мне договорить Ольга. — Можно, — сказала она погрустневшим голосом.
— Нет, как раз не на вечер. Часа на полтора, днем. Я хочу… — Я не стала особо врать, но и рассказывать все мне не хотелось. — Мне надо… в одно учреждение сходить. По делу. И хочу выглядеть не так, что у меня все плохо.
— И маску можно, и макияж. Грим можно любой сделать. — Ольга засмеялась. — У нас есть одна девочка, профессиональный гример. Может сделать грим молодого лица, например, или грим лица после бурно проведенной ночи… Тебе какой?
— Мне… — Я задумалась. — Наверно, такой, чтобы меня не жалко было.
— Лен… — Мне показалось, что Ольга плачет. — Слушай, если я убью того, кто все это с тобой сделал, ты будешь ко мне в колонию приезжать?
— Нет. Потому что тебе придется убить меня.
Ольга невесело усмехнулась:
— Ну хорошо. Жаль, что не могу тебе заменить… — Она не договорила. — Когда увидимся?
— Давай завтра.
Я набрала номер. Он ответил сразу. Я почти забыла его голос. Или нет. Вот сейчас он сказал «да», и я почувствовала, что все это время хотела его услышать. Только этот голос. И не надо себя обманывать.
— Алё, — сказала я.
— Лена? — Он помолчал. — Добрый день. Как дела?
— Спасибо. Я как раз вот… хотела бы поговорить.
— Пожалуйста. Буду рад.
— Когда удобно?
— Можно завтра. После трех. Устраивает?
— Вполне.
— Скажем, в три тридцать. Или… три сорок пять.
— Хорошо. Да завтра?
— До завтра, — ответил он и первым отключился.
Я подошла к гардеробу, куда развешивала вещи по мере их появления из пакетов и сумок. Достала, погладила, поносила — повесила. Это — уже узко, не застегивается на животе. Это — слишком ярко, это — немодно года два… Хотя мужчина этого никогда не поймет, но сама я буду чувствовать, что надела писк моды позапрошлого лета… Что-то лучше нейтральное… светлое… Пусть будет виден живот… Или нет… лучше наоборот…
Я перебирала, перебирала, надела свободное шелковое платье до колена, посмотрела на часы и позвала Варю, которая сидела на кухне с Любовью Анатольевной и увлеченно слушала, как та читает сказку на словацком языке, практически не заикаясь…
— Варюша! Посмотри на меня? Хорошо мне в этом платье?
Варька внимательно посмотрела на меня и сказала:
— Не очень.
— Почему?
— Ты такая… — Она подумала. — Помнишь, мы спектакль смотрели? Где принц с тонкими ножками был, мне не понравился… ты ругалась, что мне только красавчики нравятся…
— Я на принца похожа?
— Нет. На принцессу… Я помню, ее очень жалко было…
Да, и я помнила худенькую девушку лет сорока, с тонкой шейкой, костлявыми пальчиками и жалобными глазами.
— Ясно. Тогда собирайся. Поехали в «Пантеру». Купим что-то новое.
Варька с радостью стала собираться, а я обратилась к Любови Анатольевне:
— Можно мне попросить вас завтра остаться с Варей часа на… — я прикинула: туда-обратно и там полчаса… — два с половиной?
— К-конечно, конечно… я с радостью… — Она, как всегда, заторопилась, теребя воротник аккуратной блузки. Не знаю, как без нас, но все то время, что мы жили у нее, она ходила дома как на занятия в МГУ — причесанная, одетая. — Леночка, Варя очень способная девочка…
— Спасибо. — Я вздохнула. — Я знаю, что все детские таланты и способности надо развивать, иначе они к пятнадцати годам вянут и растворяются… Я так мало могу ей дать…
— Да что вы! — замахала на меня руками Любовь Анатольевна. — Во-первых, до конца способности не пропадут, особенно если они сильные… А во-вторых… Вы и так ей все время посвящаете…
Чем только оно у нас заполнено — это время…
Вышла способная Варька в темно-синих брючках с блестками внизу и в моей короткой майке.
— Можно, мам?
Я засмеялась:
— Да, конечно, очень красиво. Поехали.
Мы долго выбирали в «Пантере» мне блузку и юбку, а купили светлые брюки до колена и двойку из тонкого трикотажа пастельно-розового цвета — топик и кофточку на пуговицах — при желании можно было зайти сбоку и увидеть живот — если снять верхнюю кофту. А можно было просто заметить, какая я красивая, молодая и вовсе не несчастная.
Утром на следующий день приехала Ольга, и мы вместе с Варей отправились в салон на «Войковской». Ольга подвела меня к администратору и велела ей поочередно посадить меня к парикмахеру, косметологу, массажистке и маникюрше. А сама пошла прогуливать Варю во дворе.
Мне кажется, у женщины, которая регулярно ходит к косметологу делать массаж, маски, обкладывания льдом, меняется не столько кожа, сколько взгляд. «Я — ухоженная женщина. У меня все в порядке. В тридцать восемь я выгляжу на тридцать». И этот взгляд действует на окружающих как милицейская форма — неоднозначно, но безусловно: я имею право иметь такой взгляд. И все тут.
